Эптон Синклер - Джунгли

Но было бы ошибкой думать, что от избытка людей работа делалась легче. Наоборот, «пришпоривание» становилось все более жестоким, хозяева придумывали все новые способы форсирования работы, — этот процесс напоминал завинчивание испанского сапога в средневековом застенке. Набирались новые «настройщики темпа», которым хорошо платили. Людей подгоняли машинами: рассказывали, что на свинобойне скорость движения конвейера регулировалась часовым механизмом и что с каждым днем ее слегка увеличивали. Хозяева повышали нормы выработки, заставляя делать ту же работу за более короткий срок при прежних расценках. Но когда рабочие привыкали к новому темпу, расценки соответственно снижались. На консервных фабриках это проделывалось так часто, что работницы, наконец, пришли в полное отчаяние: за последние два года их заработок сократился почти на треть, и казалось, возмущение вот-вот прорвется наружу. Не прошло и месяца с тех пор, как Мария стала обрезчицей, а консервная фабрика, с которой ее уволили, уже ввела новые расценки, и заработок девушек сократился почти вдвое. Негодование, вызванное этим, было так велико, что, не вступая ни в какие переговоры, работницы покинули фабрику и устроили на улице демонстрацию. Одна из девушек где-то читала, что символом борьбы угнетенных рабочих служит красный флаг, поэтому они достали такой флаг и с яростными криками промаршировали по бойням. В результате этой вспышки возник новый союз, но импровизированная стачка уже через три дня была сломлена наплывом новой рабочей силы. Кончилось тем, что девушку, которая несла красный флаг, уволили с фабрики, и ей пришлось стать продавщицей в универсальном магазине, где платили два с половиной доллара в неделю.

Юргис и Онна слушали рассказы об этом с ужасом — ведь в любую минуту очередь могла дойти до них. Несколько раз проносился слух, что то или иное крупное предприятие собирается сократить жалованье неквалифицированным рабочим до пятнадцати центов в час, и Юргис понимал, что, случись это, он неминуемо попадет в число жертв. К этому времени он уже узнал, что Мясной городок — это не отдельные фирмы, а одна большая фирма — «Мясной трест». И еженедельно директора этого треста собираются на совещания, устанавливая для всех рабочих одинаковые нормы выработки и одинаковые расценки. Юргису говорили также, что они устанавливают единые цены на скот и на мясо по всей стране, но в таких вещах он еще не разбирался, да и не интересовался ими.

Одна только Мария не боялась уменьшения заработка, простодушно радуясь, что снижение расценок на фабрике произошло незадолго до ее поступления туда. Мария постепенно становилась квалифицированной обрезчицей и снова воспрянула духом. В течение лета и осени Юргису и Онне удалось выплатить ей весь долг, до последнего цента, и теперь Мария завела счет в банке. Счет в банке был и у Тамошуса, они даже состязались друг с другом и опять начали подсчитывать расходы на домашнее обзаведение.

Однако бедная Мария вскоре обнаружила, что обладание большим богатством влечет за собой тревоги и неприятности. По совету подруги, она положила свои сбережения в банк на Эшленд-авеню. Разумеется, она ничего не знала о нем, кроме того, что он велик и внушителен на вид; могла ли необразованная, приехав, шли из другой страны девушка понять, что такое банк, да еще банк в этой стране обезумевших финансов? Поэтому Мария вечно боялась, как бы с ее банком что-нибудь не стряслось, и по утрам даже делала крюк, чтобы проверить, на месте ли он. Больше всего она боялась пожара, потому что внесла деньги бумажными долларами и думала, что если они сгорят, то других банк ей уже не выплатит. Юргис посмеивался над ней, ведь он был мужчиной и гордился своей осведомленностью: он говорил, что в каждом банке есть подземелье с несгораемыми шкафами, где хранятся миллионы долларов.

И вот однажды утром Мария, сделав обычный крюк, с ужасом и отчаянием обнаружила, что перед банком собралась толпа, на полквартала запрудившая улицу. Кровь отхлынула от лица насмерть перепуганной девушки. Она пустилась бегом, расспрашивая, что случилось, но не останавливаясь, чтобы выслушать ответ, пока не добралась до места, где сгрудилось столько народа, что пробраться дальше было уже невозможно. Тут ей сказали, что в банке «массовое изъятие вкладов», но она не знала, что это значит, и в диком ужасе кидалась с вопросами от одного к другому, стараясь разобраться, в чем дело. Что-нибудь случилось с банком? Никто толком ничего не знал, но, по-видимому, случилось. А сможет она получить свои деньги? Трудно сказать, но люди боятся, что нет, и все они хотят взять свои вклады. Сейчас слишком рано, ничего узнать нельзя, банк откроется только через три часа. Потеряв от ужаса голову, Мария начала протискиваться к дверям здания сквозь толпу мужчин, женщин и детей, взволнованных не меньше ее самой. Кругом царило смятение — женщины вопили, ломали руки, падали в обморок, мужчины пробивали себе дорогу силой, расталкивая всех на своем пути. Среди этой свалки Мария вдруг вспомнила, что при ней нет банковской книжки и что денег она все равно получить не сможет, поэтому она протолкалась назад и вихрем полетела домой. Ей повезло, потому что через несколько минут на место происшествия прибыли отряды полицейских.

Через полчаса Мария вернулась в сопровождении тети Эльжбеты; обе они еле переводили дух, от волнения у них кружилась голова. Толпа образовала теперь очередь, растянувшуюся на несколько кварталов и охраняемую сотней полисменов, поэтому обеим женщинам пришлось стать в самый конец. В девять часов банк открылся и выплата началась. Но Мария не успокоилась: ведь перед ней стояло около трех тысяч человек, — достаточно, чтобы вконец опустошить десять банков.

В довершение всех бед начал моросить дождь, и Мария с Эльжбетой промокли до нитки. Но они продолжали стоять все утро и весь день, медленно продвигаясь к цели и с горечью видя, что час закрытия близок и до них очередь дойти не успеет. Мария твердо решила: будь что будет, домой она не вернется и сохранит свое место в очереди; но так решили почти все, и за длинную холодную ночь она почти не приблизилась к байку. Правда, вечером пришел Юргис, который узнал от детей о случившемся; он принес им еду и сухую одежду, и стоять стало легче.

На рассвете собралось еще больше народа, чем накануне, и из центральных районов были вызваны новые полицейские части. Мария продолжала непреклонно стоять, к полудню добралась до банка и получила деньги — полный носовой платок больших серебряных долларов. Когда они, наконец, очутились в ее руках, все ее страхи исчезли, и она снова захотела положить их в банк, но разъяренный человек в окошке сказал, что банк не будет принимать вклады от тех, кто участвовал в панике. И Марии пришлось тащить доллары домой, зорко оглядываясь по сторонам и каждую минуту ожидая, что ее ограбят. Оставлять их дома она тоже боялась и решила зашить деньги в платье, пока не узнает, где находится другой банк. Вольте недели она таскала на себе серебро, опасаясь переходить улицы, потому что Юргис сказал ей, что с такой тяжестью она утонет в грязи. На другой день после описанных волнений она со своей ношей отправилась на бойни, терзаясь новым страхом, как бы ее не уволили с работы. Но, к счастью, почти десять процентов рабочих Мясного городка состояли вкладчиками этого банка, а уволить сразу так много народу было невозможно. Причиной же паники была попытка полисмена арестовать пьяницу у дверей пивной по соседству, что собрало толпу как раз в те часы, когда люди идут на работу, и вот тут-то и началось «изъятие».