Жан де Лафонтен - Любовь Психеи и Купидона

Как только ее супруг удалился, Психея отдернула занавеси на окнах. Еще только светало. В ожидании утра наша героиня задумалась о своих приключениях, особенно о том, что произошло с ней ночью. Хотя, по правде сказать, это последнее отнюдь не казалось ей особенно страшным, Психею не покидала мысль об удивительном муже, который не желает, чтобы его видели. Психея так углубилась в свои размышления, что забыла минувшие невзгоды, вчерашние страхи, прощание с отцом и матерью, как и вообще их обоих, и на этом уснула. Во сне супруг предстал ей в образе юноши лет пятнадцати-шестнадцати, прекрасного, как сам Амур, и похожего на бога. Преисполнившись восторга, красавица целует его; он хочет ускользнуть, она кричит, но никто не приходит ей на помощь. «Каков бы ты ни был, ты бог. Я держу тебя в своих объятиях, о прелестный супруг мой, и буду любоваться тобой, сколько пожелаю». От глубокого волнения она проснулась, и у нее осталось лишь воспоминание о сладкой мечте. Вместо юного супруга Психея, видела вокруг одни украшения и позолоту, а это было не то, чего она искала. Тревога снова охватила ее, но сон сжалился над ней, и ею вновь овладели его чары. Так закончилась ее первая брачная ночь.

Так как был уже поздний час, нимфы вошли к ней и застали ее еще спящей. Ни одна из них не спросила Психею о причине ее сонливости и о том, как она провела ночь; они спросили ее только, не угодно ли ей встать и как она желала бы нарядиться. С этими словами они показали ей множество всяких одежд, по большей части весьма роскошных. Психея выбрала самую простую из них, торопливо поднялась и позволила себя одеть, всем своим видом показывая, как ей не терпится познакомиться с чудесами дворца. Ей показали все комнаты. Не было ни одного уголка, ни одной каморки, куда бы она ни заглянула и где бы ни обнаружила чего-либо достойного удивления. Затем она прошла на балконы, откуда нимфы показали ей весь дворец и — насколько девушки способны разбираться в таких вещах — описали ей его архитектуру.

Тут Психея вспомнила, что не рассмотрела как следует некоторые гобелены, и вернулась обратно в покои: как все молодые особы, она хотела увидеть все сразу, но не знала, на чем ей остановить внимание. Нимфы едва поспевали за нею — так быстро, подгоняемая нетерпением и любопытством, перебегала она из комнаты в комнату, торопливо осматривая диковины дворца, где силою чар было собрано все, нигде больше не виданное и, казалось бы, немыслимое.

Особенно привлекли нашу красавицу галереи. Здесь редкостные изделия, картины и бюсты работы не то что Апеллеса [21] Апеллес — знаменитый живописец древности (вторая половина IV в. до н. э.). и Фидия [22] Фидий — знаменитый афинский скульптор V в. до н. э. Руководитель работ по строительству Парфенона, создатель статуй Афины Градозащитницы и Зевса Олимпийского. , но самих фей — наставниц этих великих художников — составляли коллекции, ослепившие Психею, пленявшие, чаровавшие, восхищавшие и повергавшие ее в такой экстаз, что, переходя от одной крайности к другой, она то чуть не падала с ног, то подолгу замирала на месте, похожая на самую прекрасную статую этого дворца.

Из галерей она снова вернулась в самый дворец, где ей захотелось еще полюбоваться его роскошью, драгоценной мебелью, обстановкой, всевозможными гобеленами и иными мастерскими изделиями, созданными под руководством самой дочери Юпитера. Особенно поразило Психею разнообразие в убранстве и в расположении каждой из комнат: например, порфировые колонны в альковах (не удивляйтесь этому слову, читатели, — я хорошо знаю, что «альков» — создание нашего времени. Но разве замысел его не мог уже в те времена зародиться в воображении фей? И не заимствовано ли это понятие испанцами — или, если хотите, арабами — из какого-нибудь описания того дворца, о котором у нас идет речь?) с капителями по большей части из коринфской меди. Прибавьте к этому еще золоченые балюстрады вокруг. Что касается покрывал на постелях, то они были либо расшиты жемчугом, либо такой тонкой работы, что ткань уже не имела значения. Само собой понятно, что я не обойду молчанием ни гардеробные при спальнях с их мозаичными столиками, ни вазы, столь же примечательные как по материалу, так и по росписи, — словом, предметы, превышающие ценностью все, что есть на свете. Если бы я захотел описать вам четвертую часть тамошних чудес, у вас, наверно, не хватило бы терпения слушать, ибо в конце концов приедается решительно все, даже самые прекрасные вещи.