Джейн Остин - Гордость и предубеждение

— Но она помогает ему настолько, насколько допускает ее характер. Неужели он так недалек, чтобы не заметить склонности, которая даже мне кажется очевидной.

— Не забывай, Элайза, что характер Джейн известен ему не так хорошо, как тебе.

— Но если женщина неравнодушна к мужчине и не пытается подавить в себе это чувство, должен он это заметить?

— Возможно, — если только он проводит с ней достаточно много времени. Но хотя Бингли и Джейн видятся довольно часто, они никогда не остаются наедине подолгу. А встречаясь в обществе, они, конечно, не могут все время разговаривать только друг с другом. Поэтому Джейн должна была бы использовать как можно лучше каждый час, в течение которого она располагает его вниманием. Когда сердце его будет завоевано, у нее останется сколько угодно времени для того, чтобы влюбиться в него самой.

— Неплохой план, — ответила Элизабет, — для тех, кто ищет, как бы только получше выйти замуж. И если бы я задумала заполучить богатого мужа или мужа вообще, я бы наверно им воспользовалась. Но чувства Джейн — совершенно иного рода. У нее нет никаких планов. До сих пор она еще даже не уверена ни в силе собственного чувства, ни в том, насколько оно разумно. С тех пор, как они познакомились, прошло всего две недели. Она протанцевала с ним два танца в Меритоне, затем видела его в течение одного утра в Незерфилде. После этого они еще четыре раза обедали вместе в большой компании. Этого еще недостаточно, чтобы она могла изучить его характер.

— Конечно, нет, если смотреть на все так, как ты смотришь. Если бы она только обедала с ним, она могла бы лишь узнать его любимые блюда. Но ты забываешь, что они провели при этом вместе четыре вечера. А четыре вечера могут значить очень многое.

— Да, эти четыре вечера позволили им установить, что оба они игру в «Двадцать одно» предпочитают игре в покер. Боюсь, однако, что другие не менее важные черты характера успели им раскрыться гораздо меньше.

— Что ж, — сказала Шарлот, — желаю Джейн успеха от всего сердца. И будь они обвенчаны завтра, я бы считала, что она может так же рассчитывать на счастливую жизнь, как если бы она изучала характер своего будущего мужа хоть целый год. Удача в браке полностью зависит от игры случая. Как бы хорошо ни были известны сторонам обоюдные склонности и как бы хорошо они, на первый взгляд, между собой ни сочетались, — все это никак не скажется на будущем счастье супругов. Со временем между ними возникнет неминуемый разлад, и им выпадут все полагающиеся на их долю огорчения. И не лучше ли в таком случае как можно меньше знать недостатки человека, с которым придется провести жизнь?

— Тебе хочется меня позабавить, Шарлот. Но все эти рассуждения — чистейший вздор. Ты понимаешь это сама. И ты ни за что не руководствовалась бы ими в собственной жизни.

Приглядываясь к отношениям между мистером Бингли и Джейн, Элизабет была далека от мысли о том, что с некоторых пор она сама стала предметом пристального наблюдения со стороны его приятеля. Мистер Дарси вначале едва допускал, что она недурна собой. Он совершенно равнодушно смотрел на нее на балу. И когда они встретились в следующий раз, он видел в ней одни недостатки. Но лишь только он вполне доказал себе и своим друзьям, что в ее лице нет ни одной правильной черты, как вдруг стал замечать, что оно кажется необыкновенно одухотворенным благодаря прекрасному выражению темных глаз. За этим открытием последовали и другие, не менее рискованные. Несмотря на то, что своим придирчивым оком он обнаружил не одно отклонение от идеала в ее наружности, он все же был вынужден признать ее необыкновенно привлекательной. И хотя он утверждал, что поведение Элизабет отличается от принятого в светском обществе, оно подкупало его своей живой непосредственностью. Элизабет ничего об этом не знала. Для нее мистер Дарси по-прежнему был только человеком, который всем был не по душе и который считал ее не настолько красивой, чтобы он мог с ней танцевать.

У Дарси появилось желание познакомиться с ней поближе, и для того, чтобы найти повод для разговора с Элизабет, он стал прислушиваться к ее разговорам с другими людьми. Эти маневры обратили на себя ее внимание. Произошло это в гостях у сэра Уильяма Лукаса, у которого собралось в этот день большое общество.

— Зачем мистеру Дарси понадобилось подслушивать мой разговор с полковником Форстером? — спросила она у Шарлот.

— На этот вопрос может ответить только сам мистер Дарси.

— Если он позволит себе это еще раз, я непременно дам ему понять, что замечаю его уловки. У него очень насмешливые глаза, и если я сама не буду с ним достаточно дерзкой, скоро я стану его побаиваться.

Как раз в этот момент мистер Дарси приблизился к ним, не обнаруживая, впрочем, желания вступить в разговор, и мисс Лукас стала подзадоривать подругу, чтобы она намекнула ему о своем намерении. Вызов подействовал, и Элизабет, мгновенно к нему обернувшись, сказала:

— Не показалось ли вам, мистер Дарси, что, уговаривая полковника Форстера дать бал в Меритоне, я сейчас говорила достаточно убедительно?

— Вы говорили с большим жаром. Впрочем, какая леди не воспламенится от подобной темы!

— О, вы к нам слишком суровы.

— Ну, а теперь пришло время уговорить и тебя, — сказала мисс Лукас. — Я открываю инструмент, Элайза, и ты знаешь, что за этим должно последовать.

— Какая-то странная ты подруга, Шарлот, вечно стараешься заставить меня играть и петь перед кем угодно. Если бы мне вздумалось прослыть выдающейся музыкантшей, ты была бы просто незаменима. Но так как к этому я не стремлюсь, право же, я поступлю лучше, если не стану утруждать слух тех, кто привык слушать в самом деле хороших исполнителей.

Однако когда мисс Лукас стала настаивать, она сказала:

— Ну что ж, чему быть — того не миновать! — И, хмуро глядя на мистера Дарси, добавила: — В наших краях помнят еще старую поговорку: «Умей вовремя сказать, вовремя смолчать». Видно уж лучше мне смириться, да тем и закончить дело.

Пела она приятно, хоть и не особенно мастерски. После одной или двух песенок, еще до того, как она смогла что-то ответить слушателям, просившим о повторении, ее оттеснила от фортепиано сестра Мэри — единственная в семье дурнушка, которая усиленно занималась самоусовершенствованием и всегда была рада себя показать.

У Мэри не было ни таланта, ни вкуса. И хотя тщеславие сделало ее трудолюбивой, оно в то же время внушило ей такие педантично самодовольные манеры, которые повредили бы и более мастерскому исполнению. Простое и безыскусное пение Элизабет, хотя и менее совершенное, понравилось публике больше. Поэтому после затянувшегося концерта Мэри была рада заслужить аплодисменты, играя шотландские и ирландские песенки по просьбе младших сестер — вместе с сестрами Лукас и двумя или тремя офицерами они затеяли в другом конце комнаты танцы.