Генри Джеймс - Европейцы

У самой Евгении, как известно, достаточно было времени, чтобы обдумать свои обязанности. Я уже имел честь вам намекнуть, что она приехала в эту страну, преодолев расстояние в четыре тысячи миль, искать счастья, и после столь значительных усилий, естественно, нельзя было и ожидать, что она позволит себе пренебречь каким-либо очевидным средством для достижения цели. Описывая привычки и обычаи этой замечательной женщины в столь тесных рамках, увы, я вынужден иной раз кое о каких вещах говорить слишком прямолинейно. Так, на мой взгляд, обстоит дело, когда я объясняю, что сначала она усмотрела средство для достижения своей цели в лице Роберта Эктона, но спустя какое-то время вспомнила, что всякий предусмотрительный стрелок из лука всегда имеет наготове запасную тетиву. Евгения принадлежала к числу женщин, движимых сложными побуждениями; намерения ее никогда не были явно неблаговидны. Она изобрела для Клиффорда некий эстетический идеал и полагала, что эта бескорыстная причина дает ей право забрать его в руки. Молодому джентльмену с ярким румянцем дозволено быть простодушным, но, право же, Клиффорд просто неотесан. При таком приятном лице манеры должны быть особенно приятными. Она внушит ему, что единственный сын из прекрасной семьи, наследник большого состояния, с таким, как в Европе говорят, положением в обществе, должен уметь себя держать.

Как только Клиффорд стал появляться у нее сам по себе и ради самого себя, он сделался частым гостем. Едва ли он взялся бы объяснить, почему он приходит: он видел ее чуть ли не каждый вечер в доме отца и не имел особой надобности что-либо ей сообщить. Она не была молоденькой девушкой, а он и его сверстники навещали только молоденьких девушек. Он преувеличивал ее возраст. Она казалась ему пожилой женщиной. К счастью, баронессе, при всем ее уме, такая мысль никогда не приходила в голову. Но вскоре Клиффорд начал думать, что, посещая пожилую женщину – представьте себе! – можно, как говорят о некоторых продуктах питания, войти во вкус. Баронесса, конечно, была очень занятная пожилая женщина, она разговаривала с ним так, как никогда не разговаривала с ним ни одна леди, да, признаться, и ни один джентльмен.

– Вы должны поехать в Европу, побывать там в разных странах, – сказала она ему в один прекрасный день. – Конечно, как только вы окончите университет, вы сразу поедете.

– Не хочу я туда, – заявил Клиффорд, – есть у меня приятели, которые побывали в этой Европе. Они говорят, у нас здесь куда веселей.

– Как сказать. Все зависит от того, что называть весельем. По-видимому, ваших приятелей никто не представил.

– Представил? – спросил Клиффорд.

– Они не были приняты в обществе, не завязали никаких relations. [65]– Это было одно из тех французских слов, которыми баронесса обычно уснащала свою речь.

– В Париже их раз позвали на бал, это я точно знаю, – сказал Клиффорд.

– Бал балу рознь, особенно в Париже. Нет, вы должны поехать. Вам без этого не обойтись, понимаете. Вам это необходимо как воздух.

– Мне и без того хорошо, – сказал Клиффорд. – Я вполне здоров.

– Необходимо не для здоровья, мой бедный мальчик, а для ваших манер.

– Нет у меня никаких манер! – проворчал Клиффорд.

– Совершенно верно, – подтвердила, улыбаясь, баронесса. – С вашего позволения, я не стану с вами спорить. Поэтому вы должны поехать в Европу и приобрести хоть маломальские. Лучше это делать там. Жаль, что вы не приехали, когда я… жила в Германии. Я представила бы вас обществу, ввела бы в кружок своих прелестных друзей. Правда, вы были слишком еще для этого молоды, но, на мой взгляд, чем раньше начинать, тем лучше. Теперь, во всяком случае, вам нельзя терять времени, и, как только я туда возвращусь, вы должны сейчас же ко мне приехать.

Клиффорду все эти рассуждения о необходимости рано начинать, о возвращении Евгении в Европу и введении его в кружок ее прелестных друзей казались очень путаными. Что, собственно говоря, он должен был начинать, и что это был за кружок? Представления Клиффорда о ее браке были весьма туманны, но одно он ясно себе представлял: касаться этой темы следует с большой осторожностью. Клиффорд отвел взгляд; у него было такое чувство, будто в каком-то смысле она говорит о своем браке.

– Нет уж, в Германию я не хочу, – сказал он, полагая, что удачно вышел из положения.

Она несколько секунд смотрела на него, улыбаясь ему одними губами.

– Что, совесть не велит?

– Совесть? – спросил Клиффорд.

– Вы, здешние молодые люди, весьма своеобразны. Не знаешь, чего и ждать от вас. То вы в высшей степени непристойны, то до ужаса пристойны. Вы что ж, думаете, если я вступила в брак не по всем правилам, так я общаюсь с кем попало? Вы глубоко заблуждаетесь. Я особенно разборчива.

– Да нет же, – сказал искренне огорченный Клиффорд. – Совсем я так не думаю.

– Вы вполне в этом уверены? Ваш отец и ваши сестры, во всяком случае, так думают, в этом я убеждена. Они друг другу говорят, что здесь я веду себя примерно, но там, за океаном, будучи морганатической супругой, вращаюсь в кругу женщин легкого нрава.

– Да нет же! – решительно запротестовал Клиффорд. – Ничего такого они друг другу не говорят.

– Но если они так думают, то пусть бы лучше и говорили, – заявила баронесса. – По крайней мере можно было бы их опровергнуть. Прошу вас, Клиффорд, каждый раз, как вы это услышите, смело опровергайте. И не бойтесь приехать ко мне в гости, пусть вас не страшит общество, которым я окружена. Я имею честь знать столько выдающихся мужчин, сколько вам, мой бедный мальчик, навряд ли доведется увидеть за всю вашу жизнь. Я встречаюсь с немногими женщинами, но все они – знатные дамы. Так что вам, мой юный пуританин, бояться нечего. Я ни в коей мере не принадлежу к числу тех, кто считает, что молодым людям нужно для их развития общество женщин, которые утратили свое положение в vrai monde. [66]Я никогда этого мнения не разделяла. Сама я сохранила свое положение в высшем свете. И мне кажется, мы лучшая школа, чем они. Вверьте себя моему попечению, Клиффорд, и вы в этом убедитесь сами, – продолжала баронесса с приятным сознанием, что никто, во всяком случае, не может обвинить ее в том, что она совратила своего юного родственника. – Так что если вы собьетесь с пути, надеюсь, вы не станете потом говорить всем и каждому, что это не бес вас попутал, а я.

Клиффорду было так забавно, что, несмотря на ее образный язык, он догадывается, о чем она говорит, и она говорит именно о том, о чем он догадывается, что при всем старании он не мог удержаться от смеха.

– Смейтесь! Смейтесь, если мои слова кажутся вам занятными! – воскликнула баронесса. – На то я и существую здесь. – И Клиффорд подумал, что она, и вправду, очень занятна. – Но помните, – добавила она, – на будущий год вы приедете туда ко мне в гости.