Генри Джеймс - Европейцы

Мистер Брэнд и раньше находил, что Феликса нельзя упрекнуть в излишней застенчивости, но сейчас беззастенчивость его, казалось, перешла всякую меру, и Феликс должен был чем-то это объяснить, даже, если угодно, извинить. Следует добавить, что впечатление было в достаточной мере оправданным. Феликс и всегда держался с блестящей уверенностью, являвшейся не чем иным, как проявлением его доброго веселого нрава, но в настоящий момент у него был некий план, который он и сам признал бы отчаянно дерзким, поэтому не случайно Феликс призвал на помощь все свое умение вести разговор – по части чего был большой мастер. Однако в его намерения никак не входило обидеть своего гостя; и он быстро спросил себя, что можно сказать молодому священнику особо лестного, чтобы поскорее его умилостивить. Если ему удалось бы что-нибудь придумать, он ему тут же бы это преподнес.

– Вы сегодня опять произносили одну из ваших превосходных воскресных проповедей? – спросил он вдруг, откладывая палитру. Ему так и не удалось ничего придумать, но для разбега годилось и это.

Мистер Брэнд нахмурился в той мере, в какой это дано человеку с необыкновенно светлыми пушистыми бровями, из-под которых смотрят необыкновенно добрые ясные глаза.

– Нет, сегодня я не произносил проповеди. Вы для того и призвали меня, чтобы задать этот вопрос?

Феликс видел, что мистер Брэнд раздражен, и очень об этом сожалел, но он ни секунды не сомневался, что в конце концов ему удастся его ублаготворить. Он взглянул, улыбаясь, на своего гостя и положил руку ему на локоть.

– Нет, нет, не для того, совсем не для того. Мне надо кое о чем спросить вас, кое-что вам сказать. Я уверен, что это не может вас не заинтересовать. Но поскольку речь пойдет о вещах сугубо личных, не лучше ли нам перейти в мою мастерскую; одно из окон там выходит на запад, закат нам будет виден. Andiamo! [79]– И он снова погладил рукой локоть гостя.

Феликс повел мистера Брэнда в дом; и тот покорно и скованно следовал за ним. В мастерской к этому времени еще больше стемнело, но стена напротив западного окна рдела отблеском заката. Там, в розоватом отсвете, висело множество рисунков и неоконченных полотен. Углы комнаты тонули в серовато-коричневом полумраке. Феликс предложил мистеру Брэнду сесть и, оглядевшись, воскликнул: «Боже, до чего красиво!» Но мистер Брэнд сесть не пожелал; отойдя к окну, он прислонился к нему спиной; он спрашивал себя, зачем он понадобился Феликсу. В тени, на почти не освещенной части стены, смутно виднелись две-три поразительные фантастические картины. На них были как будто изображены обнаженные фигуры. Склонив слегка голову, Феликс стоял и смотрел на своего гостя, он изо всех сил улыбался ему и теребил усы. Мистеру Брэнду сделалось не по себе.

– Дело мое очень деликатного свойства, – начал Феликс, – но я много о нем думал.

– Если можно, не тяните, пожалуйста, скажите поскорее, – проговорил мистер Брэнд.

– Понимаете, это только потому, что вы священник, – продолжал Феликс, будь вы таким же обыкновенным человеком, как все, я никогда бы не решился вам этого сказать.

Мистер Брэнд помолчал.

– Если речь идет о том, чтобы не стерпеть обиды или поддаться слабости, боюсь, я такой же обыкновенный человек, как и все.

– Любезный друг! – воскликнул Феликс. – Об обиде и речи нет, речь идет о вашем благе, о величайшей услуге. – В полумраке он все так же усердно улыбался своему гостю. – Вам очень это придется по душе, только, как я уже предупреждал, дело крайне деликатное. Видите ли, я принимаю живейшее участие в моих кузинах – в Шарлотте и Гертруде Уэнтуорт. Нужны ли вам еще доказательства, если ради того, чтобы их увидеть, я пропутешествовал ни много ни мало пять тысяч миль. – Мистер Брэнд ничего на это не сказал, и Феликс продолжал говорить: – Поскольку прежде я их не знал, то, попав в незнакомое для себя общество, естественно, оказался очень восприимчив к новым впечатлениям. И впечатления мои отличались большой остротой и живостью. Вы понимаете, что я хочу сказать?

– Я в этом не уверен; но продолжайте, я вас слушаю.

– Я сказал бы, впечатления мои вообще отличаются большой живостью, – продолжал занимать своего гостя любезный хозяин. – Но в данном случае нет ничего удивительного в том, что, явившись, как я уже сказал, со стороны, я был поражен кое-какими вещами, которых сами вы не замечали. Ну, и, кроме того, мне очень помогла моя сестра; нет женщины более наблюдательной, чем она.

– Я ничуть не удивлен, – сказал мистер Брэнд, – что двое умных людей нашли в нашем маленьком кружке достаточную пищу для наблюдений. Поверьте, я и сам с некоторых пор нахожу ее там немало.

– Постойте, я все же вас удивлю! – вскричал, смеясь, Феликс. – Мы, моя сестра и я, прониклись большой симпатией к нашей кузине Шарлотте.

– К кузине Шарлотте? – переспросил мистер Брэнд.

– Мы влюбились в нее с первого же взгляда.

– Вы влюбились в Шарлотту? – пробормотал мистер Брэнд.

– Dame! [80]– воскликнул Феликс. – Она совершенно очаровательна; Евгения – та просто от нее без ума. – Мистер Брэнд изумленно на него смотрел, и Феликс продолжал: – Как вы сами знаете, когда люди к кому-то всем сердцем расположены, это придает им зоркости, и мы кое-что заметили. Шарлотта несчастлива. Шарлотта влюблена! – И, придвинувшись к своему собеседнику. Феликс снова положил руку ему на локоть.

Мистер Брэнд, уже не таясь, смотрел на Феликса как завороженный. И все же пока он еще настолько владел собой, что с немалой внушительностью произнес:

– Если она влюблена, то не в вас.

Феликс усмехнулся и, как отважный мореход, почувствовавший, что попутным ветром ему надувает парус, с необыкновенной живостью подхватил:

– О нет, если бы она была влюблена в меня, я бы уже это знал! Я не так слеп, как вы.

– Как я?

– Мой дорогой сэр, можно только поражаться тому, как вы слепы. Бедняжка Шарлотта до смерти влюблена в вас.

Мистер Брэнд стоял несколько секунд молча; он тяжело дышал.

– Это и есть то, что вы хотели мне сказать? – спросил он.

– Я уже три недели хочу вам это сказать. Понимаете, в последнее время все очень усугубилось. Я ведь предупреждал вас, – добавил Феликс, – дело крайне деликатное.

– Ну знаете, сэр… Ну знаете…

– Я убежден, что вы ни о чем не догадывались, – продолжал Феликс. – Но теперь, как только я об этом заговорил, не правда ли, все встало на свои места?

Мистер Брэнд ничего ему не ответил; он поискал глазами стул и медленно на него опустился. Феликс видел, как он покраснел. До сих пор мистер Брэнд смотрел своему собеседнику прямо в глаза, теперь он отвел взгляд. В нем прежде всего восстала его скромность.

– Разумеется, – сказал Феликс, – я ничего не предлагаю. С моей стороны было бы крайне самонадеянно что-либо вам советовать. Но сам факт, как мне кажется, сомнению не подлежит.