Чжоу Ли-бо - Ураган

— То, что вы приехали помочь нам в борьбе с помещиками, — сказал Го Цюань-хай, — мы, конечно, очень приветствуем. Боюсь только, как бы у нас неразберихи не получилось. Ведь вы наших дел не знаете…

— Верно, не знаем, — согласился Чэн, — однако зачем же быть неразберихе? Я думаю, не плохо было бы созвать совместное собрание крестьян вашей и нашей деревень да потолковать. Как ты смотришь на это, председатель Го?

— Что ж, это будет очень хорошо, председатель Чэн…

На дворе в это время юаньмаотуньцы и миньсиньтуньцы нашли общий язык и начали выказывать друг другу внимание. Гости водрузили свое знамя рядом со знаменем крестьянского союза деревни Юаньмаотунь и загремели в гонги и барабаны, приветствуя хозяев. Юаньмаотуньцы притащили свои гонги, барабаны и трубы и подняли невообразимый шум, приветствуя, в свою очередь, гостей. Потом они пригласили женщин деревни Миньсиньтунь в западный флигель.

На земляном полу разложили большой костер, грелись, сушили одежду, курили трубки, и комната вскоре потонула в дыму. Лица разрумянились, сердца оживились. Полилась дружеская беседа. Лю Гуй-лань обошла односельчанок, составила хор, и женщины запели новые частушки:

Затем юаньмаотуньки захлопали в ладоши и попросили спеть сестер миньсиньтунек. Те тоже составили хор, но не успели они начать, как появился Го Цюань-хай и пригласил всех на собрание.

Открывая собрание, он обратился к односельчанам:

— Наши братья, бедняки и батраки деревни Миньсиньтунь, приехали помочь нам в нашей борьбе с помещиками.

— Приветствуем братьев миньсиньтуньцев! Благодарим их за посещение! — раздались дружные возгласы.

— А чем же мы их отблагодарим? — спросил Го Цюань-хай.

Наступила пауза. Наконец из дальнего угла подал спой голос старик Сунь:

— А мы тоже возьмем да и поедем к ним выметать империалистов с капиталистами!

Раздался дружный смех.

— Этого совсем не требуется, старина Сунь! — ответил возчику Го Цюань-хай. — Наши братья опередили нас и приехали покончить с Таном Загребалой. Но мы и сами уже с ним расправились. Если у него что и осталось, то говорить об этом уже нет смысла. Но так как уважаемые братья побеспокоились и приехали к нам в такую стужу, не отпустим же мы их домой с пустыми руками! Придется поделиться. Ведь Тан Загребала эксплуатировал и угнетал их так же, как и нас.

— У Тана Загребалы во дворе сложены две сажени дров. Пусть забирают с собой! — предложил старик Чу.

— Вот как! — раздались разочарованные возгласы приехавших. — Выходит: мясо сами съели, а кожу другим кинули…

— Мы думали, что вы нам поможете отнять у Тана Загребалы все, что он выжал из нас… — обратились к Го Цюань-хаю женщины деревни Миньсиньтунь.

Го Цюань-хай поднял руку:

— Не стоит шуметь и препираться. Бедняки миньсиньтуньцы и бедняки юаньмаотуньцы — одна семья. Неужели мы не уладим наши семейные дела по-хорошему? Если будем ссориться, наши враги толстопузые поднимут нас на смех. Ведь страна теперь наша, демократическая власть тоже наша, и мы должны делиться друг с другом. Пусть нам, юаньмаотуньцам, достанется немного меньше. Стоит ли говорить об этом? У наших братьев не хватает корма для лошадей, а во дворе Гана Загребалы стоят два больших стога соломы и припрятано около трехсот кругов жмыха. Хотя все это мы оставили для нужд нашего крестьянского союза, но не поскупимся и отдадим миньсиньтуньцам.

Поднялся председатель Чэн:

— Слушайте меня, люди деревни Миньсиньтунь! Вы же сами видите, что наши соседи относятся к нам, как к родным, и хотят выделить часть своего добра. Согласимся ли мы взять у таких же бедняков, как мы, это добро?

Миньсиньтуньцы подняли невообразимый шум.

— Не возьмем! Не возьмем! — кричали они. — Как можно! Нам не надо! Не станем обижать наших братьев!

В конце концов вопрос уладили, пойдя на взаимные уступки.

После общего собрания активисты обеих деревень устроили совещание. На нем было решено: принять в подарок от деревни Юаньмаотунь один стог соломы и сто кругов жмыха. Го Цюань-хай объявил, что посланный им к Сяо Сяну человек вернулся и привез ответ. Начальник бригады сообщил: конфискованное имущество помещика Тана Загребалы принадлежит крестьянам деревни Юаньмаотунь. Что касается движения «выметал», то это был опыт массовой работы уезда Хулань, который оказался успешным в районе Чанлина, где соответствовал времени и обстановке. В данном случае он неприменим. Но так как люди приехали с самыми добрыми намерениями, нельзя допустить, чтобы возникли какие-нибудь распри между двумя деревнями. Необходимо радушно встретить гостей, устроить им угощение и проводить с почетом.

— Долг гостеприимных хозяев, — сказал Го Цюань-хай, — мы уже выполнили. Обед готов, и хотя особенного у нас ничего, конечно, нет, однако каши хватит на всех. Время уже позднее. Солнце скоро сядет. Прошу дорогих гостей не побрезгать нашим скудным угощением!

После обеда миньсиньтуньцы свалили на сани солому и жмых и с веселыми песнями отправились домой. Юаньмаотуньцы, колотя в гонги и барабаны, проводили их за ворота. Было самое холодное время зимы. Вновь закрутила метель. Снег набивался в рукава и за шиворот, руки и ноги коченели, усы и бороды покрылись инеем и стали седыми.

Вскоре после того, как гостей из деревни Миньсиньтунь с почестями проводили, во дворе и на улице возле дома Тана Загребалы обнаружили еще несколько ям с зерном и одеждой. У других богачей также нашли немало всякого добра.

Помещики понимали, что прежняя жизнь уже не вернется, и старались сгноить зерно, уничтожить вещи или закопать их как можно глубже, только бы другим не досталось. Но несмотря на все эти ухищрения, крестьяне все-таки добились своего.

Дошла наконец очередь и до Ли Чжэнь-цзяна, которого в деревне не без основания называли помещичьим прихвостнем. Последнее время он только о том и думал, как бы ему выкрутиться, и, скрывая свое истинное лицо эксплуататора, прикидывался трудолюбивым крестьянином.

Ли Чжэнь-цзян теперь сам кормил оставшуюся у него скотину и горько жаловался на свою бедность.

Однако игра эта не спасла его. Он был разоблачен деревенской молодежью. Ребята установили, что Ли Чжэнь-цзян по-прежнему поддерживает связь с помещиками, подсматривает за крестьянами, подслушивает их речи и обо всем доносит своему племяннику Ли Гуй-юну.

После изгнания из крестьянского союза шайки Чжан Фу-ина, Ли Чжэнь-цзяну пришлось худо. Шесть из восьми его лошадей были конфискованы и отданы беднякам. Озлобленный, он притаился в своей норе, словно змея, ожидающая случая, чтобы выползти и ужалить. Как только население деревни стали разделять по имущественному признаку, Ли Чжэнь-цзян использовал это и начал действовать.