Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т.2. Марсельские тайны. Мадлена Фера

Гийом испытывал мучительную тревогу при мысли, что за его спиной находится открытое окно. Невольно, словно под действием какого-то нервного толчка, он обернулся и увидел у окна Мадлену, всю белую в фиолетовом свете молний. Рыжие, мокрые от дождя волосы, падавшие ей на плечи, пламенели при каждой вспышке.

— О, как это великолепно! — воскликнула она. — Идите сюда, Гийом, взгляните. Вон там дерево словно все в пламени. Молнии так и носятся над лесом, точно звери, вырвавшиеся на свободу. А небо! Какой замечательный фейерверк!

Молодой человек больше не в силах был противиться неудержимому желанию немедленно закрыть ставни. Он встал.

— Полноте, — сказал он нетерпеливо, — закройте же окна. Что вы делаете?!

Он подошел к Мадлене, дотронулся до ее руки. Она обернулась.

— Вы что, боитесь? — спросила она. И громко расхохоталась насмешливым, презрительным смехом.

Гийом стоял перед ней, опустив голову. С минуту он колебался, не вернуться ли ему на свое место, потом, не выдержав, страдальчески пробормотал:

— Прошу вас…

В этот момент тучи словно прорвало, с неба хлынули потоки воды. Поднялся ураган, в гостиную хлестнули струп дождя. Мадлена наконец решилась закрыть окно. Она вернулась к столу и села напротив Гийома.

После некоторого молчания она заговорила:

— Когда я была совсем маленькой, отец во время грозы брал меня на руки и подносил к окну. Помню, вначале я прятала лицо у него на груди, а потом молнии стали меня забавлять… А вы и в самом деле боитесь?

Гийом поднял голову.

— Я не боюсь, — тихо ответил он, — но это причиняет мне страдание.

Они снова замолчали. Гроза не унималась, все так же полыхали молнии. Почти три часа, не умолкая, грохотал гром. Все это время Гийом неподвижно просидел на стуле, обессиленный, с бледным, осунувшимся лицом. Мадлена видела, что его бьет нервная дрожь, и в конце концов поняла, что он действительно страдает; она смотрела на него с любопытством, смешанным с изумлением, удивляясь, что у мужчины нервы чувствительнее, чем у женщины.

Эти три часа тянулись для них отчаянно долго, бесконечно. За все время они едва обменялись несколькими словами. Странно заканчивался этот обед влюбленных. Наконец гром удалился, дождь стал ослабевать. Мадлена подошла к окну и растворила его.

— Гроза кончилась, — сказала она. — Идите сюда, Гийом, молний уже нет.

Молодой человек приблизился к Мадлене и стал рядом. Он дышал глубоко, с облегчением. Мгновение они стояли молча. Потом она высунула из окна руку.

— Дождь почти перестал, — проговорила она. — Пора нам отправляться, иначе опоздаем на последний поезд.

В комнату вошла хозяйка.

— Ведь вы у нас переночуете? — спросила она. — Я велю приготовить для вас комнату.

— Нет, нет, живо отозвалась Мадлена, — мы не останемся, я не хочу. Мы пришли только пообедать, правда, Гийом? Мы сейчас пойдем.

— Но это невозможно! В такой поздний час по нашим дорогам не пройти. Вам не добраться до станции.

Молодая женщина казалась очень взволнованной. Не желая сдаваться, она твердила:

— Нет, я хочу уйти, нам нельзя оставаться здесь на ночь.

— Поступайте как знаете, — сказала кабатчица. — Но если вы отправитесь сейчас в путь, то, вместо того чтобы ночевать под крышей, заночуете под открытым небом — только и всего.

Гийом не проронил ни слова; он лишь молча, с мольбою смотрел на Мадлену. Она избегала встречаться с ним взглядом и в лихорадочном возбуждении ходила взад и вперед по комнате, терзаемая душевной борьбой. В конце концов, несмотря на свое твердое намерение не смотреть на Гийома, она подняла на него глаза и увидела его таким покорным, таким смиренным перед нею, что решимость ее ослабела. Взгляды их встретились, и это окончательно сломило ее волю. Она сделала еще несколько шагов по комнате, лицо ее было холодно, лоб нахмурен; потом она четко и отрывисто сказала хозяйке:

— Ладно, переночуем здесь.

— Так я приготовлю вам голубую комнату.

Мадлена резко обернулась.

— Нет, не эту, другую, — возразила она каким-то странным голосом.

— А другие все заняты.

Молодая женщина опять заколебалась. В душе ее возобновилась борьба.

— Лучше нам уйти, — прошептала она.

Но тут ее вновь настиг умоляющий взгляд Гийома. Она сдалась.

Пока хозяйка готовила постель, молодые люди вышли из гостиницы. Они присели на ствол поваленного дерева, лежавший на лугу, у самого леса.

Кругом, освеженные дождем, привольно дышали поля. Воздух был еще теплым, но порой налетал холодный ветер, принося с собой острый аромат влажной листвы и мокрой земли. Какие-то странные шорохи доносились из леса — шорох листьев, с которых стекали капли дождевой воды, шорох дерна, жадно впитывавшего влагу. Все вокруг было охвачено сладострастным трепетом полей, на которых гроза прибила пыль. И этот трепет, пробегавший во мраке ночи, был полон таинственного и волнующего очарования.

Половина неба, уже очистившаяся от облаков, чудесно ясная, вся была усыпана звездами; другая половина все еще скрывалась за мрачной завесой медленно отступавших туч. Сидя рядом на стволе дерева, молодые люди почти не различали друг друга в плотной тени, которую отбрасывала купа больших деревьев, но лиц разглядеть не могли. Несколько минут они молчали. Каждый угадывал мысли другого. Оставалось только произнести их вслух.

— Вы не любите меня, Мадлена, — прошептал наконец Гийом.

— Вы ошибаетесь, мой друг, — медленно проговорила молодая женщина, — мне думается, я люблю вас. Просто я еще не успела задать себе этот вопрос и ответить на него… Мне хотелось подождать еще немного.

Снова наступило молчание. Гордость молодого человека страдала; ему хотелось, чтобы его возлюбленная сама упала в его объятия, а не была принуждена к этому каким-то роковым стечением обстоятельств.

— Меня приводит в отчаяние, что я буду всем обязан случаю… — вполголоса сказал он. — Ведь вы бы ни за что не согласились остаться, если бы не бездорожье, правда?

— О, вы меня не знаете! — воскликнула Мадлена. — Если я осталась, значит, я этого хотела. Да я бы ушла отсюда в самую сильную грозу, если бы кто попробовал удержать меня здесь против моего желания!

Она задумалась; потом сказала каким-то странным голосом, точно говорила сама с собой:

— Не знаю, что станется со мной потом. Мне кажется, у меня есть воля, есть характер, но жить так трудно!

Она замолчала, чуть было не признавшись Гийому, что только какое-то непонятное чувство сострадания заставило ее остаться. Женщины чаще, чем принято думать, уступают из жалости, по доброте душевной. Мадлена видела, как нервная дрожь била молодого человека во время грозы и он смотрел на нее такими влажными, молящими глазами, что у нее не хватило духу отказать ему.