Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т.2. Марсельские тайны. Мадлена Фера

Она предалась воспоминаниям. Перед отъездом молодой хирург подарил ей свой портрет, такой же, как тот, который волею неумолимого случая только что попался ей на глаза. Но накануне переезда в особняк на Булонскую улицу Мадлена сочла своим долгом сжечь фотографию, не желая, чтобы образ первого любовника преследовал ее в жилище Гийома. Теперь этот портрет вдруг воскрес, и Жак, вопреки ее воле, проник в ее убежище! Она встала, снова взяла в руки альбом. На оборотной стороне фотографии она прочла надпись: «Моему старому товарищу, моему брату Гийому».

Гийом — товарищ, брат Жака! Бледная как полотно, Мадлена закрыла альбом и снова опустилась в кресло. Она долго сидела, задумавшись, с неподвижным взором, с бессильно повисшими руками.

Она говорила себе, что, должно быть, совершила какой-то ужасный грех, раз она так жестоко наказана за полгода счастья. Она отдавалась объятиям двух мужчин, а эти двое мужчин любили друг друга братской любовью. Она видела в этом кровосмешение. Когда-то в Латинском квартале она знала девицу, которую делили между собой два друга и которая спокойно переходила с ложа одного на ложе другого. Она вдруг подумала об этой несчастной, сказав себе с отвращением, что и сама она так же бесчестна, как та. Теперь, — Мадлена это ясно чувствовала, — отдаваясь Гийому, она будет принадлежать призраку Жака; быть может, она будет находить чудовищное наслаждение в ласках этих двух любовников, будет смешивать их. Это ужасное будущее предстало перед ней с такой отчетливостью, что у нее мелькнула мысль бежать отсюда, исчезнуть навсегда.

Но малодушие удержало ее. Еще накануне она была так счастлива, ее согревало, баюкало обожание Гийома. Может быть, ласки возлюбленного и сейчас успокоят ее, она снова все забудет, поверит, что она верна ему и достойна его любви? Потом она спросила себя, не лучше ли будет рассказать Гийому о своем прошлом, исповедаться ему, чтобы он отпустил ей грехи. Но мысль об этой исповеди ужасала ее. Разве посмеет она признаться Гийому, что была любовницей его друга, брата? Он оттолкнет ее, прогонит со своего ложа, никогда не примирится он с этим постыдным дележом. Она рассуждала так, словно Жак все еще владел ею, она чувствовала, что он живет в ней.

Нет, она ничего не скажет Гийому, будет одна нести свой позор. Но и это казалось ей недостаточным, ее правдивая натура восставала при мысли, что она принуждена будет все время лгать. Она понимала, что не сможет долго выносить жизнь, полную бесчестья и страданий, у нее не хватит сил все время улыбаться сквозь слезы. Лучше уж немедленно во всем признаться или бежать отсюда. Все эти мысли беспорядочно сталкивались в ее голове, оглушали ее, вызывали мучительную боль. Она без конца спрашивала себя, что ей делать, и не могла принять никакого решения. Внезапно она услышала, как хлопнула входная дверь. На лестнице послышались стремительные шаги. В комнату вошел Гийом.

Лицо его было искажено. Он бросился на канапе и разразился рыданиями. Потрясенная, недоумевающая, Мадлена решила, что он все знает. Дрожа, она поднялась и подошла к нему.

Гийом плакал, уткнувшись лицом в ладони, охваченный приступом безысходного отчаяния. Наконец он протянул руки к своей любовнице и сказал, задыхаясь от рыданий:

— Утешь меня, утешь… Ах, как я страдаю!

Мадлена села рядом с ним, не смея его понять, не зная, она ли причина этих слез. Перед таким безысходным горем она позабыла о своих собственных переживаниях.

— Скажи, что с тобой? — спросила она своего любовника, беря его за руки.

Он посмотрел на нее, обезумевший от страдания.

— Я не хотел плакать на улице, — пробормотал он сквозь рыдания. — Я бежал, слезы душили меня… Я спешил сюда… Дай мне выплакаться, от этого мне станет лучше, это облегчит мою душу.

Он вытер слезы, судорожно всхлипнул и разрыдался вновь.

— Господи! Господи! Я никогда больше не увижу его, — прошептал он.

Мадлене показалось, что она угадала причину его отчаяния, ее затопила бесконечная жалость. Она привлекла к себе Гийома, обняла его, поцеловала в лоб, осушила его слезы, старалась утешить юношу, сокрушенно глядя на него.

— Ты потерял отца? — спросила она.

Он покачал головой. Затем, молитвенно сложив руки, голосом, полным покорного отчаяния, сказал, словно обращаясь к тени, которую один он мог видеть:

— Бедный мой Жак, бедный мой Жак, ты больше не будешь меня любить так, как ты умел любить…

Я забыл о тебе, не думал о тебе, даже в тот час, когда ты умирал…

При имени Жака Мадлена, которая вытирала слезы своему возлюбленному, выпрямилась и встала, вся дрожа. Жак мертв! Это отдалось глухой болью во всем ее существе. Она застыла, оцепенев от ужаса, спрашивая себя, не она ли, сама того не ведая, убила Жака, чтобы освободиться от него.

— Ты его не знала, — продолжал Гийом, — кажется, я никогда не рассказывал тебе о нем. Я был таким неблагодарным, счастье сделало меня забывчивым… Это было золотое сердце, преданная душа. У меня не было иного друга в этом мире. До того как я встретил тебя, я знал только одну его привязанность. Ты и он — единственные существа, чьи сердца были мне преданны. И вот теперь я потерял его.

Он умолк, захлебнувшись рыданиями.

— В коллеже меня били, — продолжал Гийом, — а он явился и защитил меня. Он избавил меня от страданий, предложил мне свою дружбу и свое покровительство, мне, парии, окруженному презрением, осыпаемому насмешками. Ребенком я почитал его как божество, я готов был преклонить перед ним колени, если бы он потребовал от меня молитв… Я стольким ему обязан, я без конца спрашивал себя, смогу ли когда-нибудь отблагодарить его за все, заплатить ему свой долг… Как я мог допустить, чтобы он умер вдали от меня! Я недостаточно сильно его любил, я это чувствую…

Волнение душило его. Помолчав, он снова заговорил:

— А потом, какие чудесные дни проводили мы вместе! Мы бегали по полям, держась за руки. Помню однажды утром, когда мы ловили раков под ивами, он сказал мне: «Гийом, есть только одна хорошая вещь на свете — дружба. Будем крепко любить друг друга, это даст нам утешение в будущем». Дорогой мой, бедный Жак, его нет больше на этой земле, и я так одинок!.. Но он будет жить в моем сердце… У меня не осталось никого на свете, кроме тебя, Мадлена. Я потерял брата…

Он опять зарыдал и снова беспомощно протянул руки к молодой женщине.

Она страдала. Горе Гийома, его мучительные сожаления вызывали у нее непонятное чувство протеста; она не в силах была слышать из его уст пламенные похвалы Жаку, ей хотелось крикнуть ему: «Замолчи! Этот человек отнял у тебя счастье, ты ему ничего не должен». Только этой последней муки ей недоставало: ее нежный возлюбленный, который должен был принести ей забвенье, вновь воскрешал ее прошлое. И она не смела заставить его молчать, не смела во всем ему признаться, она была потрясена тем, что узнала: двух ее любовников соединяли неразрывные узы дружбы и признательности. Она вслушивалась в отчаяние Гийома, как вслушивалась бы в угрожающий рокот волн, бегущих к ней, чтобы ее поглотить. Неподвижная и молчаливая, она хранила какую-то непонятную холодность. В душе ее не было других чувств, кроме гнева. Смерть Жака вызвала у нее озлобление. Вначале она испытала только глухую щемящую тоску, но потом взбунтовалась, увидев, что этот человек по-прежнему не умирает для нее. По какому праву, раз он уже мертв, явился он смущать ее покой?