Кнут Гамсун - Новая земля (Новь)

"Да, дорогой мой, если ты только этого хочешь", — отвѣчаетъ она.

И, довольная, она идетъ вмѣстѣ съ нимъ.

Дорогой Олэ приходитъ въ голову, что онъ еще не представилъ своей невѣстѣ Иргенса. Она должна видѣть этого Иргенса, — говоритъ онъ, — большая величина съ громаднымъ талантомъ, — по крайней мѣрѣ всѣ такого мнѣнія. Они бы могли вмѣстѣ пойти до Гранда, можетъ быть, онъ тамъ сидитъ. Они пошли въ Грандъ, прошли мимо разныхъ столиковъ, гдѣ люди сидѣли, пили и курили, и нашли Иргенса у послѣдняго столика. Мильде и Норемъ сидѣли вмѣстѣ съ нимъ.

"Вотъ вы гдѣ сидите!" крикнулъ имъ безъ стѣсненія Олэ.

Иргенсъ протянулъ ему лѣвую руку, но самъ не приподнялся. Онъ прищурилъ глаза и посмотрѣлъ на Агату.

"Агата, вотъ писатель Иргенсъ", представилъ тотчасъ же Олэ Генрихсенъ; онъ кичился немного своимъ хорошимъ знакомствомъ съ писателемъ:- "моя невѣста фрекэнъ Линумъ".

Тогда Иргенсъ сейчасъ же всталъ и очень низко поклонился. Онъ еще разъ взглянулъ на Агату и на этотъ разъ пристальнѣе. Она остановилась и тоже посмотрѣла на него.

Очевидно, она была удивлена, что писатель Иргенсъ именно такой. Года два тому назадъ она прочла его книгу, лирическую драму, которая сдѣлалась такой извѣстной; но автора она представляла себѣ болѣе пожилымъ человѣкомъ.

"Поздравляю", сказалъ, наконецъ, Иргенсъ и пожалъ руку Олэ. Они сѣли всѣ къ столу, каждый взялъ себѣ по кружкѣ пива, и начался разговоръ. Настрееніе у маленькаго столика было очень хорошее, даже самъ Иргенсъ сдѣлался болѣе обищтельнымъ и принималъ участіе въ разговорѣ. Онъ обращался черезъ столъ къ Агатѣ, спрашивалъ ее, бывала ли она раньше въ столицѣ, была ли она въ театрѣ, въ Тиволи, читала ли ту, или другую книгу, была ли на выставкахъ картинъ? "Да, но вамъ, фрекэнъ, непремѣнно нужно посмотрѣть выставку. Если у васъ нѣтъ никого лучшаго, кто бы могъ вамъ показать ее, то я сочту за удовольствіе это сдѣлать…"

Почти десять минуть говорили они такимъ образомъ черезъ столъ; Агата быстро отвѣчала на все и часто смѣялась; она наклонила немного голову на бокъ и спрашивала то о томъ, то о другомъ, чего не понимала. Глаза ея были широко раскрыты, и въ нихъ не было и слѣда смущенія.

Но вотъ Олэ постучалъ кельнеру; онъ долженъ былъ итти подать телеграмму. Агата также поднялась.

Мильде сказалъ: "но вѣдь вамъ, вѣроятно, не нужно итти, фрекэнъ? Ты, вѣдь, можешь вернуться, Олэ Генрихсенъ, послѣ того какъ телеграфируешь?"

"Нѣтъ, я тоже хочу итти", сказала Агата.

"Нѣтъ, если ты хочешь остаться, я съ удовольствіемъ вернусь и зайду за тобой", сказалъ Олэ и взялся за свою шляпу. Она посмотрѣла на него и сказала ему почти шопотомъ:

"Нѣтъ, развѣ я не могу съ тобой итти?"

"Да, да, разумѣется!"

Олэ заплатилъ.

"Ахъ!" сказалъ Мильде, "не будешь ли ты такимъ милымъ заплатить и за насъ также? Сегодня среди насъ нѣтъ денежныхъ людей". При этомъ онъ улыбнулся и посмотрѣлъ на Агату. Олэ заплатилъ вторично, простился и вышелъ съ Агатой подъ руку. Всѣ трое посмотрѣли ей вслѣдъ.

"Вотъ чортъ", — пробормоталъ Иргенсъ, искренно восхищаясь. "Обратили ли вы на нее вниманіе? — Можете ли вы понять, какимъ образомъ Олэ заполучилъ такое прелестное дитя?" Мильде согласился съ актеромъ, что это было совершенно непонятно. И о чемъ она-то думала?

"Нѣтъ! не говорите такъ громко, они остановились внизу, у двери!" сказалъ Иргенсъ.

Тамъ они наткнулись на адвоката. Опять произошло представленіе и завязался разговоръ, но тамъ они не раздѣвались, сидѣли въ шляпахъ и въ перчаткахъ и каждую минуту, были готовы уйти.

Наконецъ они ушли. Въ это самое мгновеніе у самаго послѣдняго столика поднялся какой-то человѣкъ и подошелъ къ двери. Этому человѣку было, вѣроятно, около сорока лѣтъ; у него была широкая борода съ просѣдью и темные глаза; видъ у него быль довольно поношенный; кромѣ того, онъ былъ слегка лысый. Онъ направился прямо къ адвокату, поклонился ему и сказалъ:

"Вы ничего не будете имѣть противъ, если я къ вамъ подсяду? Я видѣлъ, что съ вами поздоровался купецъ, значитъ вы его знаете; я же со своей стороны знакомъ съ фрекэнъ Линумъ, которая была вамъ представлена. Я учитель у ея родителей; мое имя Гольдевинъ".

Въ этомъ незнакомцѣ было что-то, что заинтересовало маленькаго изящнаго адвоката Гранде, онъ освободилъ ему тотчасъ же мѣсто и предложилъ даже сигару. Кельнеръ несъ стаканъ за незнакомцемъ.

"Видите ли, я бываю здѣсь, въ городѣ, изрѣдка, лишь черезъ большіе промежутки", сказалъ Гольдевинъ: "я живу постоянно въ деревнѣ; въ продолженіе послѣднихъ десяти лѣтъ я не былъ за границей, если не считать моей поѣздки въ Копенгагенъ во время выставки. Ну, вотъ, теперь я снова пріѣхалъ и весь день все хожу, все разсматриваю. Я нахожу большія и маленькія перемѣны; городъ становится все больше и больше, какъ я вижу; это такое удовольствіе слоняться взадъ и впередъ по гавани и видѣть всю эту торговлю".

Онъ говорилъ глухимъ голосомъ, пріятнымъ и спокойнымъ, хотя глаза его порой сверкали. Адвокатъ слушалъ и отвѣчалъ: гмъ и да.

Во всякомъ случаѣ, нельзя не признать, городъ дѣлалъ свое дѣло, теперь у нихъ скоро будетъ электрическій трамвай, многія улицы будутъ покрыты асфальтомъ, послѣдняя народная перепись показала громадный приростъ населенія. Вѣроятно, постоянно жить въ деревнѣ должно бытъ довольно непріятно? Нѣтъ? А зимой? Въ темнотѣ, въ снѣгу? Нѣтъ, это чудесно, повсюду снѣгъ, дикіе лѣса, цѣлые снѣжные холмы, зайцы, лисицы. Бѣлый, совсѣмъ бѣлый снѣгъ, но зато лѣто какое хорошее! Когда онъ теперь вернется домой, будетъ самый разгаръ лѣта. Онъ думаетъ устроить себѣ отдыхъ — въ два, три мѣсяца, а можетъ быть и и больше. Вѣдь этого времени достаточно, чтобы увидать и услыхать все самое интересное въ городѣ. Но что же именно теперь происходитъ? Каково теперь политическое положеніе страны?

"Ну", отвѣчалъ адвокатъ, "положеніе очень серьозное, но, вѣдь, для этого есть же Стортингъ. Многіе вожаки уже сказали свое послѣднее слово".

"Если я не ошибаюсь, то все скоро кончится".

"Да, если вы не ошибаетесь, но, кажется, у васъ есть сомнѣнія"? спросилъ, смѣясь, адвокатъ.

"Никакихъ другихъ, кромѣ тѣхъ, что черезчуръ полагаются на вожаковъ и на ихъ слова. Я пріѣхалъ изъ деревни; тамъ зарождаются наши сомнѣнія, и не такъ-то легко отъ нихъ отдѣлаться. Это можетъ завершиться движеніемъ какъ разъ въ обратную сторону, какъ уже было разъ".

"Да, это можетъ случиться".

Гольдевинъ отпилъ изъ своего стакана.

"Я не помню, чтобы это было уже разъ" — сказалъ адвокатъ. "Знаете ли вы такой случай, когда бы вожаки насъ покинули?"

"О, да! Слова, которыя произносились, слова, которыя вліяли, слова, отъ которыхъ спокойно и открыто отрекались. Да, ихъ мы не должны забывать… Не нужно черезчуръ сильно полагаться на вожаковъ; напротивъ, нашей надеждой должна быть молодежь. Нѣтъ, вожаки очень часто подламываются. Это старый законъ, — когда вожакъ достигаетъ извѣстнаго возраста, онъ останавливается, или даже возвращается назадъ, и настроеніе у него обратное прежнему. Теперь молодежь должна вооружиться противъ него, двинутъ его впередъ, или уничтожить".