Кнут Гамсун - Новая земля (Новь)

Послѣ этого наступило молчаніе. Почти никогда никто не слыхалъ, чтобъ Паульсбергъ сказалъ такъ много за разъ, — всѣ смотрѣли на него, даже посѣтители, пившіе пиво за сосѣдними столиками, поворачивали головы и прислушивались; всѣ знали Паульсберга, и всѣмъ было очень интересно послушать, что думаетъ этотъ человѣкъ о текущихъ событіяхъ. Итакъ, значитъ Паульсбергъ не былъ согласенъ съ "Новостями", — это всѣ слышали. Ни одинъ порядочный человѣкъ не могъ писать для нихъ.

Бѣднаго журналиста также поразили серьезныя слова Паульсберга; онъ держалъ въ рукахъ "Новости" и признался, что въ принципѣ онъ согласенъ съ Паульсбергомъ; всегда будетъ что-то, что называется честностью, этого нельзя отрицать. Во всякомъ случаѣ, вѣдь не онъ же былъ причиной послѣдняго колебанія "Новостей", но съ другой стороны, какъ сотрудникъ, онъ не можетъ отклонить отъ себя все обвиненіе.

"Я думаю", сказалъ въ заключеніе Ларсъ Паульсбергъ тѣмъ же серьезнымъ голосомъ: "я думаю, что если бы нѣкоторыя личности и газеты были бы единодушны на этотъ разъ, то Стортингъ что-нибудь да сдѣлалъ бы раньше, чѣмъ разойтись; и, по всей вѣроятности, былъ бы положенъ конецъ нашему несчастному спору. Но этимъ личностямъ и газетамъ ихъ собственные интересы были дороже, и Стортингъ разошелся по домамъ. Теперь долженъ быть самый строгій трауръ по всей странѣ, чтобы показать людямъ, что мы что-то потеряли, чего-то лишились. Вѣдь больше всего отъ этого удара страдаемъ мы же, мы, молодежь".

Опять наступило молчаніе. Всѣ принимали близко къ сердцу то, что они слышали. Всѣ черты Паульсберга выражали въ данную минуту, какъ глубоко его огорчалъ поступокъ газетъ и Стортинга; онъ забылъ даже свое обыкновенное позированіе съ опущенной головой и задумчивымъ лицомъ, которое производило впечатлѣніе на всѣхъ кто его видѣлъ. Теперь это былъ возмущенный, глубоко оскорбленный человѣкъ, высоко державшій голову и высказывающій все, что накопилось у него на душѣ. Только послѣ долгой паузы Мильде рискнулъ попробовать свое вино; всѣ три писатели все еще продолжали сидѣть молча. Но журналистъ, этотъ веселый сотрудникъ несчастной газеты, не могъ больше выдержать этого, онъ указалъ на какое-то объявленіе въ "Новостяхъ" и прочелъ, смѣясь: ищутъ дѣвушку, желавшую пополамъ съ кѣмъ-нибудь снять комнату".

"Хи-хи, дѣвушку, желавшую снятъ пополамъ съ кѣмъ-нибудь комнату"….

"Грегерсенъ, не забывайте, что здѣсь дамы", сказалъ Ларсъ Паульсбергъ, тоже смѣясь.

На этотъ разъ серьезное настроеніе исчезло; всѣ начали говоритъ, перебивая другъ друга, и даже Ойэнъ рискнулъ поздравить Паульсберга съ покупкой его портрета Національной галлереей. Это почти равняется принятію въ Академію. Во всякомъ случаѣ, это не черезчуръ рано.

Принесли еще вина, много вина. Мильде угощалъ всѣхъ очень обильно и чокался со всѣми присутствующими. Грегерсенъ опять напился до хорошаго настроенія и началъ говоритъ глупости, коверкать по привычкѣ слова. Онъ находилъ, что въ залѣ становилось жарко и чувствуется смѣсь всевозможныхъ запаховъ, какъ рыбныхъ, такъ и мясныхъ. Кто знаетъ, были ли вычищены сегодня плевательницы? Грегерсенъ не церемонился темами.

Теперь маленькій Ойэнъ опять хотѣлъ начатъ говоритъ про поэзію; Мильде посмотрѣлъ на Паульсберга, невольно сдѣлавшаго гримасу; повидимому, онъ не былъ въ настроеніи слушать взгляды Ойэна на поэзію. А Мильде прямо сказалъ: нѣтъ, лучше ужъ будемъ говорить о Суэцкомъ каналѣ.

Этотъ короткій отказъ страшно оскорбилъ Ойэна. Если бы его оба ученика не слышали этого, онъ бы только улыбнулся, и дѣло бы этимъ и ограничилось, но теперь онъ не могъ молчать, онъ говорилъ рѣзко все, что пришло ему въ голову.

— У Мильде замѣчательная способность во время и не во время быть нахальнымъ. Кто спрашивалъ его мнѣніе относительно Бодлэра?

Мильде отвѣчалъ ему, чувствуя за собою поддержку Паульсберга, и произошла одна изъ обыкновенныхъ ссоръ, но только грубѣе, чѣмъ когда-либо. Не было больше фру Ханки, умѣвшей вовремя прекращать всякія вспышки, раздавались короткія, очень недвухсмысленныя слова, понятныя для всѣхъ; Мильде наконецъ сказалъ, что поэзія Ойэна не что иное, какъ обыкновенное Бодлэровское воспаленіе мозга. На это Ойэнъ ничего не возражалъ, онъ съ шумомъ поставилъ стаканъ на столъ, заплатилъ и вышелъ. Онъ взволнованно дрожалъ подъ своимъ тонкимъ плащомъ, направляясь къ двери. Его оба спутника сопровождали его.

"Онъ просто невыносимъ, этотъ человѣкъ со своими стихотвореніями въ прозѣ", сказалъ Мильде, чтобъ оправдаться: "я не могу понять, какъ онъ можетъ говорить о своихъ пустячкахъ, когда у него передъ самымъ носомъ сидитъ такой человѣкъ, какъ Паульсбергъ. Впрочемъ, я его успокою сейчасъ, похлопаю его по плечу, — и пожалѣю, что онъ не получилъ премію тогда"… Тутъ вдругъ онъ вспомнилъ фру Ханку: "не хватаетъ здѣсь фру Ханки; она совершенно исчезла, никто не знаетъ ея адреса? Да, вы вѣроятно слышали, что она наконецъ развелась съ мужемъ. Она сняла комнату и получаетъ отъ мужа каждый мѣсяцъ опредѣленную сумму".

Тутъ Грегерсенъ воскликнулъ въ приступѣ распущенности и веселія.

"Вы все время толкаете меня ногой, фру Паульсбергъ".

"Что вы, постыдитесь…"

"Нѣтъ, правда, вы толкаете меня ногой подъ столомъ, хе-хе. Я не принципіальный противникъ этихъ толчковъ, красивыя женщины не жалуютъ принципіальныхъ противниковъ"… И Грегерсенъ смѣялся отъ всей души надъ тѣмъ, что онъ сказалъ. Онъ опять перешелъ къ своему коньку: къ жеманству, къ пороку, такъ процвѣтающему въ настоящее время. "Да, не правда ли? Ну можно развѣ шевельнуться, быть человѣкомъ? Нѣтъ!" И Грегерсенъ снова смѣялся и былъ веселъ.

Паульсбергъ, сидѣвшій долго молча, и сознавшій свою несправедливость по отношенію къ своему другу, котораго онъ упрекнулъ политикой "Новостей", тоже теперь смѣялся и былъ доволенъ, что Грегерсенъ такъ веселится. Онъ чокнулся съ нимъ, — у него опять къ нему просьба; онъ былъ далекъ отъ желанія поссориться съ Грегерсеномъ. Нѣкоторое время спустя онъ опять чокнулся съ нимъ и сказалъ:

"Чортъ возьми, ты вѣдь понимаешь, что когда я ругалъ "Новости", я не имѣлъ въ виду тебя, тебя лично".

И Грегерсенъ, который былъ теперь пьянъ и очень любезенъ, все прекрасно понималъ; онъ ударилъ Паульсберга по плечу и говорилъ ему: "дорогой другъ, дорогой другъ. За кого ты меня считаешь, за олуха?"

— Нѣтъ, Паульсбергъ, видитъ Богъ, не считалъ его за олуха. Тутъ же онъ отвелъ Грегерсена въ сторону и сказалъ ему:

"Послушай, старый другъ, недавно въ одной нѣмецкой газетѣ былъ похвальный отзывъ о моемъ "Прощеніи грѣховъ", не можешь ли ты попробовать какъ-нибудь втиснутъ это въ "Новости". Ты этимъ оказалъ бы мнѣ большую услугу, — я пришлю тебѣ это въ переводѣ. Вѣдь это же можетъ представлять для людей интересъ, что вотъ одинъ изъ нашихъ писателей начинаетъ пользоваться успѣхомъ за границей".