Проспер Мериме - Кармен (новеллы)

Он уже приближался к деревне, от которой незаметно отошел очень далеко, как вдруг услышал на дорожке, на опушке маки , голос девочки, певшей что-то и, без сомнения, думавшей, что она одна. Это был медленный, монотонный похоронный напев.

«Моему сыну, моему сыну в далекой стране сберегите мой крест и окровавленную рубашку…» – пела девочка.

– Что ты поешь, девочка? – гневно спросил внезапно появившийся перед ней Орсо.

– Это вы, Орс Антон? – вскрикнула немного испуганная девочка. – Это песня синьоры Коломбы…

– Я запрещаю тебе петь ее, – грозно сказал Орсо.

Девочка, поворачивая голову то вправо, то влево, казалось, искала, куда бы ей скрыться; она, без сомнения, убежала бы, если бы не забота о довольно большом свертке, лежавшем у ее ног.

Орсо устыдился своей свирепости.

– Что ты несешь, малютка? – спросил он, стараясь говорить как можно ласковее.

И так как Килина колебалась, ответить или нет, то он развернул тряпку и увидел хлеб и другую провизию.

– Кому несешь хлеб, милая? – спросил он.

– Вы сами знаете: моему дяде.

– Да ведь твой дядя бандит!

– Он ваш слуга, Орс Антон.

– Если жандармы встретят тебя, они спросят, куда ты идешь.

– Я скажу им, – не колеблясь ответила девочка, – что несу поесть луккским дровосекам в маки .

– А если ты встретишь какого-нибудь голодного охотника, который захочет пообедать на твой счет и отберет у тебя провизию?

– Никто не посмеет. Я скажу, что это моему дяде.

– Это верно, он не такой человек, чтобы позволить отнять у себя обед… Он тебя очень любит?

– О да, Орс Антон! С тех пор как мой папа умер, он заботится о нашей семье: о маме, обо мне и о маленькой сестренке. Перед маминой болезнью он говорил богатым, чтобы они давали ей работу. Мэр каждый год дарит мне платья, а священник учит меня читать и закону божию, с тех пор как дядя попросил их об этом. Но особенно добра к нам ваша сестра.

В это время на дорожке показалась собака. Девочка поднесла ко рту два пальца и резко свистнула: собака сейчас же подбежала к ней и приласкалась; потом она быстро исчезла в маки . Вскоре два плохо одетых, но хорошо вооруженных человека выросли за деревом в нескольких шагах от Орсо. Можно было подумать, что они приблизились ползком, как ящерицы, в чаще ладанников и миртов.

– А! Орс Антон! Добро пожаловать! – сказал старший. – Как, вы не узнаете меня?

– Нет, – сказал Орсо, всматриваясь в него.

– Потеха просто, как борода и островерхая шапка меняют человека! Ну, поручик, посмотрите-ка хорошенько. Или вы забыли старых ватерлооских товарищей? Разве вы не помните Брандо Савелли? Не один патрон скусил он около вас в этот несчастный день.

– Как! Это ты? – сказал Орсо. – Ты ведь дезертировал в тысяча восемьсот шестнадцатом году?

– Так точно, поручик. Надоедает, знаете, служба; ну и счет один мне нужно было свести в этой стране. А, Кили! Ты молодец, девчонка. Давай скорее, мы есть хотим. Вы, поручик, понятия не имеете, какой бывает аппетит в маки . Кто нам это прислал, синьора Коломба или мэр?

– Нет, дядя, это мельничиха дала мне для вас вот это, а для мамы одеяло.

– Чего ей от меня нужно?

– Она говорит, что луккские дровосеки, которых она наняла расчищать участок, просят с нее тридцать пять су на ее каштанах, потому что в Пьетранере лихорадка.

– Лентяи! Я проверю… Не церемоньтесь, поручик; не хотите ли пообедать с нами? Мы обедывали вместе и похуже во времена нашего бедного земляка, которому дали отставку.

– Спасибо. Мне тоже дали отставку.

– Да, я слышал об этом; но бьюсь об заклад, что вы не очень этим огорчены… Ну, патер, – сказал бандит товарищу, – за стол. Синьор Орсо, позвольте представить вам патера; то есть я не знаю наверно, патер ли он, но он ученый, как патер.

– Бедный студент-богослов, которому помешали следовать своему призванию, – сказал другой бандит. – Как знать, Брандолаччо? Я мог бы быть папой…

– Какая же причина лишила церковь ваших познаний? – спросил Орсо.

– Пустяки. Счет, который нужно было свести, как говорит мой друг Брандолаччо: одна моя сестра наделала глупостей, покуда я зубрил в Пизанском университете. Мне нужно было возвратиться на родину, чтобы выдать ее замуж, но жених поспешил умереть за три дня до моего приезда. Я обратился тогда, как вы бы и сами сделали на моем месте, к брату умершего. Мне говорят, что он женат. Что делать?

– В самом деле, затруднительное положение. Как же вы поступили?

– В таких случаях нужно прибегать к ружейному кремню [32].

– То есть вы…

– Я влепил ему пулю в лоб, – холодно сказал бандит.

Орсо содрогнулся. Однако любопытство, а также, может быть, желание оттянуть время возвращения домой заставили его остаться на месте и продолжать разговор с этими двумя людьми, у каждого из которых было по крайней мере по убийству на совести.

Пока товарищ говорил, Брандолаччо положил перед ним кусок хлеба и мяса; потом он взял сам; потом оделил своего пса Бруско, которого он отрекомендовал как существо, одаренное удивительным инстинктом узнавать стрелков, как бы они ни переоделись. Наконец он отрезал ломтик хлеба и кусочек сырой ветчины и дал племяннице.

– Хороша жизнь бандита! – воскликнул студент-богослов, съев несколько кусков. – Вы, милостивый государь, может быть, когда-нибудь изведаете ее, и тогда вы увидите, как отрадно не знать над собой иной власти, кроме своей прихоти. – Тут бандит, говоривший до сих пор по-итальянски, продолжал по-французски: – Корсика для молодого человека страна не очень веселая, но для бандита – совсем другое дело! Женщины от нас с ума сходят. У меня, например, три любовницы в трех разных кантонах. Я везде у себя дома. И одна из них – жена жандарма.

– Вы хорошо знаете языки, милостивый государь, – серьезно сказал Орсо.

– Если я заговорил по-французски, то это, видите ли, потому, что maxima debetur pueris reverentia [33]. Мы с Брандолаччо хотим, чтобы девочка вела себя хорошо и шла прямой дорогой.

– Когда ей будет пятнадцать лет, я выдам ее замуж, – сказал дядя Килины. – У меня есть уже в виду и жених.

– Ты сам будешь сватать? – спросил Орсо.

– Конечно. Вы думаете, что если я скажу какому-нибудь здешнему богачу: мне, Брандо Савелли, было бы приятно видеть Микелину Савелли за вашим сыном, – вы думаете, что он заставит тащить себя за уши?

– Я бы ему этого не посоветовал, – сказал другой бандит. – У товарища рука тяжеленька: он сумеет заставить себя слушаться.

– Если бы я был, – продолжал Брандолаччо, – плутом, канальей, вымогателем, мне стоило бы только открыть свою сумку, и пятифранковики посыпались бы дождем.

– В твоей сумке есть что-нибудь привлекающее их? – спросил Орсо.

– Ничего нет; но напиши я какому-нибудь богачу, как делают некоторые: мне нужно сто франков – он сейчас же пришлет мне их. Но я честный человек, поручик.