Проспер Мериме - Кармен (новеллы)

– Может быть, ваш брат ехал верхней дорогой, – сказал проводник, – мы ехали низом.

Но Коломба покачала головой и возобновила свои расспросы. Несмотря на природную твердость – гордость и нежелание выказать слабость перед посторонними еще более увеличивали эту твердость, – ей не удалось скрыть тревогу, которая тотчас же сообщилась полковнику и особенно мисс Невиль, когда Коломба рассказала им о попытке примирения, имевшей такой печальный конец. Мисс Невиль волновалась, требовала, чтобы послали нарочных по всем направлениям, а ее отец вызвался снова сесть на лошадь и ехать с проводником на поиски Орсо. Опасения гостей напомнили Коломбе ее обязанности, как хозяйки дома. Она заставила себя улыбнуться, попросила полковника сесть за стол и нашла двадцать правдоподобных причин для того, чтобы объяснить отсутствие брата. Полковник, считая, что он, как мужчина, должен попытаться успокоить женщин, тоже предложил свое объяснение.

– Держу пари, что делла Реббиа нашел дичь; он не мог устоять против искушения, и мы скоро увидим его с полным ягдташем. Да, – прибавил он, – мы слышали дорогой четыре ружейных выстрела. Два из них были громче, чем два других, и я сказал дочери: «Держу пари, что это делла Реббиа охотится; только мое ружье может бить так громко».

Коломба побледнела, и внимательно смотревшая на нее мисс Лидия без труда поняла, какие подозрения возбудила в ней догадка полковника. После нескольких минут молчания Коломба неожиданно задала вопрос, первыми или последними были два громких выстрела. Но ни полковник, ни его дочь, ни проводник не обратили внимания на это важное обстоятельство.

Через час ни один из посланных Коломбою еще не вернулся, и она, собравшись с духом, заставила гостей сесть за стол; но, кроме полковника, никто не мог есть. При малейшем шуме на площади она подбегала к окну, потом печально садилась снова и еще печальнее пыталась продолжать с друзьями незначительный разговор, который никого не интересовал и который прерывался долгими паузами.

Вдруг раздался топот лошади, скачущей галопом.

– Ах, на этот раз это брат! – сказала Коломба, вставая.

Но, увидя Килину, сидевшую на лошади Орсо, она вскричала душераздирающим голосом:

– Мой брат убит!

Полковник уронил свой стакан, мисс Лидия вскрикнула, все бросились к двери. Прежде чем Килина успела соскочить с лошади, Коломба схватила ее, как перышко, и чуть не задушила, сжимая. Девочка поняла ее ужасный взгляд, и первое, что она сказала, было начало хора из Отелло: «Он жив!» Коломба перестала ее душить, и девочка легко, как котенок, упала на землю.

– А те? – спросила Коломба хриплым голосом.

Килина перекрестилась указательным и средним пальцами. Тотчас же смертная бледность на лице Коломбы сменилась живым румянцем. Она бросила огненный взгляд на дом Барричини и, улыбаясь, сказала своим гостям:

– Пойдем пить кофе.

Ириде бандитов пришлось рассказывать долго. Ее корсиканская речь, кое-как переводившаяся Коломбой на итальянский, а мисс Лидией на английский язык, вырвала не одно проклятие у полковника и не один вздох у мисс Лидии, но Коломба слушала бесстрастно; она только так крутила свою камчатную салфетку, как будто бы хотела порвать ее на куски. Она раз пять или шесть прерывала девочку, чтобы заставить ее повторить слова Брандолаччо, что рана не опасна и что он видел и не такие. В заключение Килина передала, что Орсо настоятельно просил бумаги для письма и что он велел сестре умолить даму, которая, может быть, сейчас у них в доме, чтобы она не уезжала, не получив от него письма.

– Это его больше всего мучило, – прибавила девочка, – и я уже поехала, а он снова вернул меня, чтобы еще раз приказать мне передать это поручение. Это он повторял мне уже третий раз.

Узнав об этом приказании брата, Коломба слегка улыбнулась и сжала руку англичанки; та залилась слезами и решила, что лучше не переводить отцу этой части рассказа.

– Да, вы останетесь со мной, дорогая моя, – воскликнула Коломба, обнимая мисс Невиль, – и вы поможете нам.

Потом она достала из шкафа кучу старого белья и принялась резать его на бинты и корпию. Трудно было решить, видя ее блестевшие глаза, румянец, ее то задумчивое, то спокойное выражение, что сильнее ее волновало: рана Орсо или смерть врагов. Она то наливала полковнику кофе и хвалилась своим искусством варить его, то раздавала полотно мисс Невиль и Килине и учила их сшивать бинты и свертывать их; она в двадцатый раз спрашивала, не очень ли страдает Орсо от своей раны. Беспрестанно прерывая свою работу, она говорила полковнику:

– Двое, такие ловкие, такие страшные!.. Он один, раненный, с одной только рукой… он убил их обоих. Какое мужество, полковник! Разве это не герой! Ах, мисс Невиль! Какое счастье жить в такой спокойной стране, как ваша!.. Я уверена, что вы еще не знаете брата!.. Я говорила: ястреб расправит свои крылья!.. Вы обманывались его кротким видом… Это потому, что когда он с вами, мисс Невиль… Ах, если бы он видел, как вы стараетесь для него!.. Бедный Орсо!

Мисс Лидия совсем не старалась и не могла сказать ни слова. Ее отец спрашивал, почему до сих пор не подали жалобу судье. Он говорил о следствии, о коронере и о многих других тому подобных и совершенно неизвестных на Корсике вещах. Наконец он пожелал узнать, далеко ли от Пьетранеры усадьба этого доброго г-на Брандолаччо, который оказал помощь раненому, и нельзя ли ему самому отправиться туда, чтобы повидаться со своим другом.

Коломба ответила со своим обычным спокойствием, что Орсо в маки , что ухаживает за ним один бандит, что для него было бы большим риском показаться, прежде чем выяснятся намерения префекта и судей; наконец, что она распорядилась, чтобы искусный хирург тайно отправился к нему.

– Главное, помните, полковник, что вы слышали четыре выстрела и что вы мне сказали, что Орсо стрелял вторым.

Полковник ничего не понимал, а его дочь только вздыхала и утирала слезы.

Было уже не рано, когда в деревню вошла печальная процессия. Адвокату Барричини привезли трупы его детей; они лежали каждый поперек мула, которого вел крестьянин. Толпа клиентов и праздных зрителей шла за печальным шествием. С ними были жандармы, являющиеся всегда слишком поздно, и помощник мэра, который поднимал руки к небу, то и дело повторяя: «Что скажет господин префект!» Несколько женщин, в том числе и кормилица Орландуччо, рвали на себе волосы и дико голосили. Но их шумное горе не производило такого впечатления, как немое отчаяние человека, привлекавшего к себе все взоры. Это был несчастный отец; переходя от одного трупа к другому, он подымал их головы, испачканные землею, целовал их в синие губы, поддерживал их окоченевшие члены, как будто бы хотел уберечь их от толчков дороги. Иногда видно было, что он открывал рот, но из его уст не вылетело ни одного крика, ни одного слова; уставив глаза на трупы, он натыкался на камни, на деревья, на все встречавшиеся ему препятствия.