Шолом Алейхем - Юла

Само собой разумеется, что в каждом деле необходим зачинщик, вожак, командир.

Зачинщиком всех шалостей, нашим вожаком, нашим командиром был Беня Меера Полкового. Он все затевал, а в ответе всегда оказывались мы. Беня, толстенький, рыжий Беня с глазами навыкат, постоянно выходил сухим из воды, чистым, как слеза, кротким голубем, который ни сном ни духом не виноват. Мы перенимали от Бени всякие его ужимки, гримасы, во всем следовали за ним. Кто научил нас курить тайком папиросы, пуская дым из обеих ноздрей? Беня. Кто водил нас зимой кататься на льду с деревенскими мальчишками? Беня. Кто научил нас играть в пуговки, в узелки, в орла и решку, проигрывая завтраки и обеды? Беня. В играх Беня был очень ловким, обыгрывал всех, обставлял каждого, у кого только заводился грош. А когда дело доходило до расплаты за проделки – он умывал руки, становился тише воды, ниже травы.

Игры были нам милее всего на свете, и за игры нам больше всего доставалось от ребе; он говорил, что должен вырвать с корнем любовь нашу к играм.

– Вы у меня поиграете! С сатаной будете вы у меня играть! – говорил ребе, вытряхивая содержимое наших карманов; он отнимал все, что находил, и взамен щедро одарял нас розгами.

Но была такая неделя в году, когда разрешалось играть. Да что там – разрешалось! Это считалось святым делом, ну прямо-таки святым делом!

И неделя эта была неделей праздника хануки, а играли мы в «юлу».

Наверно, в нынешних азартных играх, таких, как очко, стукалка, трик-трак, штосси тому подобных, больше хитрости, чем в нашей тогдашней юле. Однако, когда играют на деньги, разница не так уж велика. Я видел своими глазами, как двое парней сидели и бились головами об стенку, а когда я их спросил: «Что вы делаете? Вы дураки или сумасшедшие?», они мне ответили, чтобы я убирался подобру-поздорову, потому что они играют на деньги – кто скорей устанет, Вот и толкуйте после этого!

Игра в юлу – горячая, необыкновенно азартная игра. Можно дойти невесть до чего, можно душу проиграть! И не так волнуют вас деньги, как досада берет: почему выигрываете не вы, а другой? Почему у другого юла падает на «В», а у вас на «Ч», на «П» или на «Т»? Вы, наверно, знаете, что обозначают четыре буквы юлы: «Ч» – чушь, «В» – выигрыш, «П» – половина, «Т» – темно. Юла вроде лотереи – кому улыбнется счастье, тот и выиграет. Возьмите, к примеру, Беню Меера Полкового: сколько раз ни запустит он свою юлу, она всегда упадет у него на «В».

– Просто чудеса! – говорят мальчишки и снова ставят монету, а Беня ставит против всех. Разве ему это трудно? Он ведь сын богача! И снова у него «В».

– Удивительное дело! – кричат мальчишки, и берутся за кошельки, и снова ставят деньги, и Беня снова ставит против всех и лихо пускает юлу головкой вверх. Юла сначала пройдется гоголем, потом завертится, потом покачается немного взад-вперед, как пьяница, и упадет.

– «В» – говорит Беня.

– «В»? «В»? Опять «В»? Вот так диво! – кричат ребята и, почесываясь, снова берутся за кошельки.

Чем дальше, тем игра становится жарче. Игроки горячатся, ставят деньги, теснятся к столу, ругаются, толкаются, угощают один другого разными прозвищами: «Сопляк! – Шепелявый! – Черный кот! – Мятая ермолка! – Рваная капота!» Отпуская друг другу подобные комплименты, они не замечают даже, что неподалеку стоит ребе в телогрейке и в ватной шапке поверх ермолки, с талесом и филактериями под мышкой. Он собирается в синагогу, но, увидев, как дети горячатся, останавливается посмотреть на нашу игру. Ребе не вмешивается. Сейчас ханука. Мы свободны восемь дней подряд и можем играть в юлу, сколько нам заблагорассудится. Лишь бы мы не дрались и не ссорились. Вовсе не такой уж плохой человек этот ребе, честное слово! Жена его берет на руки маленького, болезненного Рувеле, затыкает ему ротик грудью, чтобы он не кричал, становится у ребе за спиной и смотрит, смотрит, как мальчики ставят деньги, и Беня ставит против всех; Беня весь горит, Беня трепещет, Беня пылает; юла у него вертится, качается и падает.

– Снова «В»? Ну и комедия!

Беня показывает нам свою ловкость и мастерство, поражает нас своими великолепными фокусами до тех пор, пока, простите, не очистит все кошельки, не отнимет все до последней копейки. Потом он кладет руки в карманы, всем своим видом как бы говоря: «Ну, кто еще желает?», и мы расходимся по домам, унося с собой в сердце боль и стыд, а дома нам еще приходится измышлять всякие небылицы: тот придумывает одно, этот – другое. Один сочиняет, будто все свои ханукальные деньги проел на лакомства, истратил на рожки; другой клянется, что деньги у него украли из кармана еще ночью; третий приходит домой в слезах. «В чем дело, что ты плачешь?» Как же ему не плакать, он купил на ханукальные деньги ножик. «Ну и чего ж тут плакать?» Как же не плакать, он по пути потерял его!

Я тоже выдумываю целую историю, рассказываю маме сказку из «Тысячи и одной ночи» и выпрашиваю у нее еще раз ханукальные деньги, один алтын и две копейки, иду с ними к Бене, освобождаюсь от них в пять минут и сочиняю для мамы новую ложь. Словом, фантазия работает, и небылицы, небылицы летят одна за другой, и все наши ханукальные деньги уходят на юлу, уходят к Бене в карман и пропадают навсегда.

А один из нас так увлекся юлой, что не ограничился ханукальными деньгами и все играл и играл с Беней в юлу почти каждый день до конца хануки.

И этим одним был я – «сын вдовы»

Где брал «сын вдовы» деньги на игру, лучше не спрашивайте. Величайшие игроки мира, которые выигрывали и проигрывали целые состояния, – те знают, те поймут! Увы! Когда появляется искушение играть, нет ничего на свете, что могло бы противостоять ему, оно испепеляет дома, пробивает каменные стены – проделывает непостижимое; шутка ли: искушение играть! Прежде всего я все стал разменивать на деньги, то есть продал все, что имел, одну вещь за другой – сначала ножик, потом кошелечек, потом пуговицы, и коробочку, которая открывалась и закрывалась, и несколько колесиков, – хорошо почищенные, они ослепительно блестели, прямо как золото, – на все махнул рукой, все уступил за полцены и каждый раз бежал с новыми деньгами к Бене домой, проигрывал ему все до последнего гроша и уходил от него грустный, с поникшей головой, с истерзанным сердцем, с мучительной досадой и раздражением. Не на Беню, упаси бог! За что мне сердиться на Беню? Разве Беня виноват, что ему везет в игре? Он говорил, что, если бы у меня юла падала на «В», я бы выигрывал, падает у него каждый раз на «В», выигрывает он. Так говорил Беня и был, конечно, прав… Нет, меня разбирает досада на себя самого: как это я растранжирил столько денег, мамины трудовые гроши, пустил по ветру все, что имел, остался гол как сокол. Даже молитвенник я продал. Ох, молитвенник, молитвенник! Когда я вспоминаю о маленьком молитвеннике, у меня сжимается сердце и лицо горит от стыда. Это была игрушка, а не молитвенник. Мама купила мне его у книгоноши Песахьи как раз к годовщине смерти отца. Молитвенник был всем молитвенникам молитвенник! Не молитвенник, а всезнайчик, настоящий всезнайчик! Толстенький, убористый… Чего в нем только не было, разве лишь птичьего молока; там было все, что можно пожелать, все, что можно произнести: «Песнь песней», «Пейрек», [1]«Агада», [2]все молитвы, все законы, все обычаи, а в конце – псалмы. А переплет с золотым тиснением! А обрез, а корешок! Просто искушение, говорю я вам, дьявол, а не молитвенник! Каждый раз, когда Песахья с бельмом на глазу и с коротко подстриженными усами, от которых его озабоченное лицо казалось улыбающимся, каждый раз, когда Песахья раскладывал свой товар у дверей синагоги, я не спускал глаз с молитвенника.