Луи Арагон - Орельен. Том 1

Сейчас Шарль Руссель судорожно подыскивал благовидный предлог, чтобы уйти, ничего не купив. Но Замора, разгадавший маневр гостя, водил его от картины к картине, показывал ту огромную, что стояла на мольберте, и те, что были свалены прямо на полу в углу комнаты. За такие полотна, принимая в расчет их размеры, человек постыдится предложить два су.

— Прошу прощения, — решился, наконец, коллекционер, — но мне пора… Свиданье… вот именно… Тут, вообразите, целая история…

Береника, заметив печальные глаза миссис Гудмен, не дослушала истории, так как вместе с Полем Дени тоже стала листать акварели…

Но уже почти у порога портной почувствовал потребность сделать какой-нибудь светский жест и сказал:

— Пришлите мне ту небольшую вещицу… велосипед, что ли? Ну, ту — красную.

— Вы хотите сказать, «Приблизительный подсчет»?

— Значит, она так называется? Ну словом… велосипед… И добавьте еще две других по вашему вкусу… вернее, по вкусу миссис Гудмен (учтивый поклон в сторону Бетти). У женщин развито чувство, да… да… Они понимают, что можно повесить у себя дома, чтобы не вышло большого скандала…

Уходя, он бросил боязливый взгляд на мольберт, где красовалась гигантская картина, загромождавшая всю комнату. Замора пошел проводить его в переднюю.

— Уф! — вздохнула миссис Гудмен. — God bless me! [16] Слава богу! (англ.) За три картины он все-таки выложит пятьсот франков… Пошлю ему «Сводницу-гермафродита», пусть мадам Руссель позабавится…

«Сводница» оказалась с виду весьма целомудренной особой, напоминавшей скорее всего стенные часы, с несколькими стрелками, одна — черная — показывала половину десятого, а другие — зеленые — тридцать пять девятого.

В комнату вернулся Замора, комически разводя руками: его жирные плечи сотрясались от икающего смеха:

— Шимабу… Жиотто. Шимабу…

Он схватил Беренику за кисти рук и пристально поглядел на нее…

— Ну, хватит. За работу, — скомандовал он. — Садитесь сюда. — И, повернувшись к миссис Гудмен, спросил: — Интересная голова, а?

Мясистые веки поднялись, как жалюзи над стеклом окна, и тяжело опустились.

— Прелесть… Похожа на большую рыбу…

Замора закудахтал, повернулся к Беренике:

— Уж не взыщите, таков ее стиль, в ее глазах вы похожи на большую рыбу…

Береника рассмеялась, однако не могла скрыть своего удивления. Поль Дени решил поправить оплошность хозяйки дома.

— Есть ведь очень красивые рыбки, — заявил он. — Например, дорады…

— Нет, — отрезала миссис Гудмен, — она похожа на морского кота.

— Никто не может знать, каким он выглядит в глазах других, — настаивал Дени. — Некоторые люди…

— Вот вам интересная игра: каким выгляжу в ваших глазах я? На кого, по мнению Поля, похожа Бетти? Сам Поль, по-моему, похож на трехколесный, не совсем пригодный, велосипед…

Замора первый расхохотался своей шутке, и Поль Дени чуточку помрачнел. Затем художник поставил на мольберт большой лист ватмана, вытащил карандаши, баночку с тушью, чашечку для размешивания красок, блюдечко для воды…

— Вам-то хорошо смеяться над папашей Русселем, — произнес он. — Конечно, он болван, но что бы мы без него стали делать? То есть Пикассо, Дерен и я…

Замора ставил себя в один ряд со знаменитостями, не желая признавать, что стоит на совсем другой ступеньке. Он считал себя умнее и образованнее всех прочих художников, исходя из чего искренне заключал, что талант является плодом ума.

— Какие у нее глаза! — сказал он, намечая пропорции. — Сделай я их такими, какие они есть, сразу же подымется крик, что я, мол, плохой рисовальщик. Или, чего доброго, усмотрят тут «деформацию»… теперь все только и твердят, что о «деформации». Все им кажется деформированным… Они загрызли Мане из-за его Олимпии… Скажите, пожалуйста, если я вот так подопру щеку языком, деформация это или просто движение?.. А у нас, сами знаете, когда художник пишет чей-нибудь портрет, оригинал не смеет чихнуть… Это не принято…

Поль Дени поднялся и встал за спиной художника.

— Я вас не стесняю? — спросил он.

— Ничуть не стесняете. Я не стыдлив. Говорят, великие художники просто не переносили, чтобы на них смотрели… то-то, должно быть, были весельчаки в любви…

Миссис Гудмен, все еще обдумывавшая, какую картину выбрать для портного-коллекционера, вмешалась в разговор:

— Вы, дорогой, пошлете ему «Сводницу-гермафродита» и потом ту другую, которую я не люблю… How do you call it?.. «Sixty nine». [17] Как вы ее назвали?.. «Шестьдесят девять» (англ.).

— Нет, «Шестьсот шесть». — Он снова захохотал, будто закудахтал.

«Настоящая курица», — подумала Береника.

— Чего я действительно хочу, — продолжал Замора, — так это избавиться от этой штуковины, от холста… я вообще закаялся писать на холсте; ужасно нудно… Конечно, только идиот мог при виде акварелей говорить о Джотто… Но вот большие вещи — другое дело… В свое время писали картины на религиозные сюжеты, потому что это было ново, — как сейчас, скажем, по тем же соображениям, пишут автомобили, маяки и тому подобное… Люди не могут взять в толк, почему я пишу великолепные современные машины… Они говорят, что если уж машины, так пусть будут с огнем, с дымом… Словом, подавай им верхарновского титана… А при виде чистеньких, никелированных, они кривят рожу!

— А чем вы ее написали? — поинтересовался Поль Дени, указывая на большую картину. — Производит впечатление лакированной.

— Эту? Автомобильной краской. В живописи все упирается в технику… Когда были изобретены масляные краски, стенная живопись умерла… Художники стали растирать краски и в этом весь их секрет… А в наши дни работать красками просто стыдно. Правда, Пикассо хвалится, что пишет красками от Феликса Потена. Только помяните мое слово, долго они не продержатся… А моим способом — это уж на всю жизнь. Какое там, — на века!.. Ныне мы размалевываем на один лад все: наши картины, наши автомобили и наших женщин!

Тем временем Береника разглядывала висевшие по стенам знаменитые головы бретонок, написанные в последней манере Замора. Просто невозможно вообразить себе что-либо более добропорядочное, почти на уровне ремесленников из «Иллюстрасьон». Скупой рисунок тушью в два тона ради большей резкости теней, линии грубоватые, отнюдь не прерывистые, вся гамма красок сосредоточена на бигуденских чепцах, на щеках розовая лессировка, губы нормально алого цвета, и такая же лессировка, совсем уж легкий мазок, чтобы удержать воротничок на шее. Разглядывая этих бретонок, Береника пыталась догадаться, в какой манере будет написан ее портрет — в новой или же в манере «Гермафродита». Она невольно рассмеялась. Замора перестал рисовать и взглянул на Беренику.