Ричард Олдингтон - Дочь полковника

Мистер Джадд сожалел об утрате своего моста, но склонил голову перед наступлением науки и транспортных средств. Утешением ему служили четыре величественные вяза, которые за тридцать лет словно бы вовсе не изменились, разве что стали еще великолепнее и раскидистее, еще равнодушнее к зимним бурям. Мистер Джадд любил свои вязы. Конечно, они не были «его» в юридическом смысле слова, но они были его, поскольку он понимал их, любил и наслаждался их видом с того дня, как развертывались первые весенние почки, и до того, как опадали последние осенние листья. Далее зимой он с удовольствием слушал, как гудят их стволы под ударами ветра, или разглядывал четко вырисовывающийся на фоне холодного неба сложный узор их ветвей, сучков и прутиков. Еще дед мистера Джадда был фермером, и он иногда сожалел, что утратил связь с землей. Деревья и особенно «его» вязы как-то возмещали ему это отчуждение.

В это воскресенье, выходя из дома, мистер Джадд не сомневался, что вязы уже оделись молодыми листочками, и предвкушал, как будет курить трубочку и беседовать с мистером Рейпером под трепещущим золотисто-зеленым пологом. Но гражданское возмущение прискорбным разгулом преступности в стране отвлекло его мысли от вязов, и теперь он вдруг остановился как вкопанный.

– А где вязы? Куда они подевались? – В его голосе звучала душевная мука. Мистер Рейпер, которого красоты природы ничуть не трогали, ответил невозмутимо:

– Срубили по распоряжению совета. Мост опять подгулял, ну, и мистер Гулд объяснил, что, дескать, корни разрушают бетон, а с листьев капает, вот покрытие и портится.

Мистер Джадд уставился на открывшуюся его взору картину гибели и разрушения. Четыре огромные пня, каждый шириной с добрый стол, еще плакали соком почти у самой земли. Молодые листочки на поломанных ветках ниспровергнутых великанов уже подвяли. Мистера Джадда охватила странная тоска, словно от его жизни беспощадно отсекли большой кровоточащий кусок.

– Значит, мои вязы Гулд срубил? Ставлю пенни» сукин сын на них давно глаз положил, вот задарма и разжился. Черт бы его подрал!

Чертыхался мистер Джадд весьма редко, свое достоинство забывал еще реже, и мистер Рейпер был поражен этим взрывом. А также шокирован.

– Ну, – произнес он с нотой торжествующего пессимизма в голосе, – чего еще и ждать от нашего совета? У Гулда в нем двое родственников, а половина остальных – его дружки-приятели. И вязы эти он, ясно, давно облюбовал. Древесина-то ядреная.

– У вязов? Только на гробы и годится, – грустно ответил мистер Джадд. – Убийство это, мистер Рейпер, самое настоящее убийство. Плохой был для нас день, когда Гулд гробовщиком заделался.

– В первую очередь, мистер Джадд, мы должны считаться с транспортными нуждами Нашей Страны. Так мне хозяин сказал. И все деревья на английских дорогах придется убрать. Чем скорее, тем лучше, вот что он говорит. Сколько мы налогов платим на содержание дорог в порядке. Убрать их все, говорит он, чтоб национальные дороги были безопасными для национальных автомобилистов, которые их оплачивают.

Мистер Джадд водворил погасшую трубку в открывшийся от отчаяния рот, который теперь ему удалось закрыть. Он резко повернулся на каблуках и зашагал прочь. Мистер Рейпер последовал за ним, так и не сумев понять, почему его спутник вдруг расстроился.

Мистер Джадд гневно бормотал себе под нос:

– Срубить вязы у моста… я еще мальчишкой… на Михайлов день тридцать три года сравняется… Да кто он такой, мистер Гулд, хотел бы я знать?… Голоштанник… родного отца ограбил… Когда я был мальчишкой, отсюда до Криктона вся дорога в деревьях была…

Они начали взбираться по пологому склону к Кливу, и мистер Джадд, шествовавший с неизменным достоинством, внезапно с непривычной резвостью отскочил в сторону – из-за поворота вылетел мотоциклист с прекрасной дамой позади и беззаконно срезал угол. Мистер Джадд обратил свой гнев на мотоциклиста и его даму, которые уносились прочь под дробные взрывы, словно стреляла французская семидесятипятимиллиметровка.

– Молоко еще на губах не обсохло, а туда же! Носятся по дорогам, как очумелые. Нет чтобы матери помочь с воскресным обедом! Запретить это надо, вот что!

– Эта манера сидеть позади, – сказал мистер Рейпер, – является национальной угрозой и снижает престиж наших женщин в глазах иностранных наций. Заголяют ноги от Лэндс-Энда до Джон-о-Гротса. Чего уж тут удивляться, что мы так долго не могли победить на войне, мистер Джадд.

Мистер Джадд невнятно буркнул в ответ, словно не считал нужным разбираться в сложных и абстрактных логических построениях. Он раскурил трубку и вновь обрел величавое достоинство. Однако судьба, редко ограничивающаяся одним ударом, уже подготовила для него второй, и более чувствительный.

Неторопливо приближавшаяся к ним фигура теперь окончательно обрела облик полковника Смизерса, который для укрепления здоровья четким шагом спускался с холма, а затем медленным четким шагом поднимался обратно. Лиззи, дочка мистера Джадда, была в услужении у Смизерсов. Алвина, подобно многим и многим учителям и наставникам, «обучала» Лиззи искусству, в котором сама была не слишком сильна – ведению хозяйства. Но мистер Джадд питал к полковнику Смизерсу то «значительное уважение», какое наш именитый натурализовавшийся критик мистер Т.-С. Пим [35]испытывает к крохотной горстке избранных туземных авторов. Он – то есть мистер Джадд – умел распознать истинного джентльмена.

Когда они поравнялись с полковником, и мистер Джадд и мистер Рейпер приподняли шляпы. Иными словами, они вскинули правые руки, словно готовясь отвесить придворный поклон, крепко вцепились в поля своих шляп, а затем, точно вдруг разбитые параличом, чуть-чуть сдвинули шляпы к затылку и тут же водворили их на прежнее место с неловким смущением. Полковник в ответ приложил к собственной шляпе указательный и средний палец правой руки, оттопырив остальные три под углом в сорок пять градусов – приветственный жест, достойный командующего корпусом.

– Отличное утро, мистер Джадд.

Полковник считал мистера Джадда несколько выше чином по сравнению с мистером Рейпером.

– Доброе утро, сэр. Чудесная погодка, сэр.

Полковник пошел дальше, но эта встреча властно напомнила мистеру Рейперу о трудной и деликатной миссии, к выполнению которой он еще не приступал. Посмотрев на мистера Джадда, он кашлянул и насупился от неловкости. А мистер Джадд словно бы вновь полностью обрел безмятежность духа и снисходительно следил за бесстыжей коровой, которая тщетно кокетничала с на редкость угрюмым и равнодушным быком. Мистер Рейпер кашлянул еще раз и начал дипломатично подводить разговор к скользкой теме.