Исаак Башевис-Зингер - Семья Мускат

Он дал Абраму восемьдесят копеек сдачи. Абрам взял десятикопеечную монету и бросил ее на стол.

— Выпей за мое здоровье, дружище! — прорычал он. — Всех благ!

Когда Абрам узнал, что Аса-Гешл собирается в Швейцарию и Адаса хочет ехать вместе с ним, он не мог скрыть своего удивления. «Это ж был мой план, — подумал он, глядя на Адасу. — Откуда они про него узнали? Что-то не припомню, чтобы я с ними делился. Прямо телепатия какая-то». А вслух сказал: «Учти, это не так-то просто».

— Аса-Гешл уверяет, что билет будет стоить всего пятьдесят рублей и паспорта не понадобится.

— А что, интересно знать, вы будете там делать? Без еды даже в Швейцарии не проживешь.

— Что-то я заработаю. И папа пришлет денег.

— А если не пришлет? Что тогда? Скажешь, что он плохой отец?

— Пришлет.

— Ну, поступай, как знаешь. Ты ведь уже не школьница. У моей матери в твоем возрасте было трое детей.

Он ходил вместе с Адасой взад-вперед по тротуару перед трактиром. А Аса-Гешл отправился купить себе галстук; Абрам убедил его, что в сочетании с новым костюмом хасидский галстук выглядит нелепо.

— Вот, значит, как, — бурчал Абрам, попыхивая сигарой. — Не дождались моего совета. Говорю же, семь раз отмерь, один раз отрежь. Не торопи события. Ему-то терять нечего. Ему — но не тебе! А что, если ты, не приведи Господь, заболеешь? Будешь совсем одна. Хотя, если вдуматься, воздух в Швейцарии для таких, как ты, целебен. Легочные больные съезжаются туда со всего света.

— Вот видишь, дядечка.

— И все-таки подумай хорошенько. Девушка в твоем возрасте, из хорошей семьи — и вдруг на тебе! Взяла и сбежала! Твой дед камня на камне не оставит. Мать с ума сойдет. Пойдут разговоры. Сделай милость, ничего мне больше про это не говори. Считай, что я ничего не знаю, ничего не слышал. Тем более что я все равно глух на левое ухо. К тому же я и сам уезжаю. Если вдруг встретимся за границей — отпразднуем.

Лицо Адасы просветлело.

— А ты куда едешь? Куда? — воскликнула она. — Ты шутишь?

— А что тут такого? За границу при желании даже лошадь поехать может. Я не говорил тебе про новый журнал? Герц Яновер будет издателем, я — директором. Нам нужно найти пятьдесят тысяч рублей. Вот я и еду за границу искать эти деньги. В том числе и в Швейцарию.

— Правда? — Адаса даже подпрыгнула от радости. — Какая прелесть! Сможешь жить у меня.

— Большое спасибо. Мне есть где жить. Нет, вы на нее посмотрите: завела себе дружка и прыгает, точно козочка! Ты что думаешь, Швейцария — это что-то особенное? Нет, земля и вода, как везде.

— Пойми, я не могу больше здесь находиться. Мне тошно. Целыми днями только и слышишь: Фишл, Фишл. Проходу не дают. И потом, я хочу учиться. В Швейцарии девушка имеет возможность стать врачом.

— Ну и станешь врачом — что дальше? Будешь какому-нибудь старому еврею клизму ставить? Превосходно. А впрочем, я-то тут при чем? Хочешь ехать — езжай. А что себе думает Аса-Гешл? Что вы там будете делать? Поженитесь?

— А почему мы должны что-то такое делать? Учиться будем. Ну, а дальше… поглядим.

— Что значит «дальше»? На врача учатся семь лет.

— Ну и что? Мы еще молоды.

— Идиоты! Ни черта не понимаю. Либо ты еще соску сосешь, либо я из ума выжил. Господи, ну и поколение! В каком мире мы живем!

— Дядечка, дорогой, как же я тебя люблю! Если без кого я и буду скучать, то только без тебя и без мамы.

— Будешь, еще как будешь! Я-то без тебя уже скучаю. Вся эта история не укладывается у меня в голове. Просто так взять и уехать! Бросить все, покинуть Варшаву! Не вижу смысла. Я бы еще понял, если бы ты отправилась на пару месяцев на воды или куда-нибудь еще! Но бросить дом, семью, все…

— Говорю же тебе, больше я выносить все это не в силах.

— Раз так, езжай. Bon voyage. Пиши хоть открытки — не забывай. А этот Аса-Гешл — тихий омут, как я посмотрю. Я уж теперь жалею, что с ним связался.

— Ты же сам его так расхваливал.

— Твой дед, кстати, тоже хорош. Ты права, пусть не думает, что они с Коплом все за всех решают. В принципе, я тебя понимаю. Приличных девушек насильно под венец не тащат. И все-таки твое легкомыслие меня поражает. Даже птица возвращается в свое гнездо.

— И я вернусь — когда кончу учиться.

— Что-то будет через семь лет! Как можно загадывать? Ах, молодежь, молодежь… Опалите вы себе крылышки — и ты, и он! Но — дело твое. Не спрашивай моего совета и ничего мне не рассказывай. Ты же знаешь, во всем все равно виноват буду я.

Абрам докурил сигару, швырнул ее в канаву и пошел прочь. Невдалеке играл на аккордеоне слепой. Абрам достал из кармана монетку и, проходя мимо, бросил ее нищему в шляпу. Затем повернулся и зашагал обратно — меховое пальто расстегнуто, шапка съехала набок.

— Хочешь ехать — езжай! — крикнул он Адасе. — Не забудь только сказать «до свидания»!

— Господи, не уезжаю же я сегодня! Что ты язвишь?

— А где этот Аса-Гешл? Сколько можно галстук покупать? Хорошенькое дельце я затеял. Я его одеваю, наряжаю — а он убегает с моей племянницей. Прямо как у Шекспира. Скажу тебе честно, я бы ему свою Стефу ни за что не доверил.

— У тебя семь пятниц на неделе.

— Он авантюрист. Я не желаю ему вреда, но кто ж он еще, по-твоему? Вчера убежал из своего родного местечка, сегодня — из Варшавы. А завтра сбежит от тебя. Верно, я и сам не ангел, но все равно не хочу, чтобы моя плоть и кровь страдала.

— Зачем ему от меня бежать? Я сама по себе, он сам по себе.

— Видел я таких независимых! Видел сколько угодно. Посмотрим, что ты запоешь, когда у тебя в животе младенец зашевелится. Вся независимость сразу пропадет.

— Ты за меня не беспокойся. Я все равно никогда замуж не выйду.

— И что? Свободная любовь?

— Брак — это издевательство. Обман.

— Что это ты вдруг? Арцыбашева начиталась? Или тебе Аса-Гешл напел?

— Какая разница?

— Боже, Боже, парочка грязных книжонок — и с человеком творится невесть что. Скажу тебе откровенно: у меня такое впечатление, что ты не отдаешь себе отчет, какое серьезное дело затеяла.

— Ты ошибаешься.

— В кого ты превратилась, скажи. Ты кто? Социалистка? Нигилистка?

— Я знаю, ты считаешь, что я еще ребенок. Но у меня есть свои соображения.

— Господи, да какие же?! Соображения у нее. Можно узнать, что у тебя за соображения?

— Ты их прекрасно знаешь. Не прикидывайся.

— Это я прикидываюсь?! Ну хорошо, предположим. Боюсь, что я просто ревную.

— Ой, дядечка, оставь эти разговоры. Уж тебя-то я всегда буду любить.

— Можешь считать меня сумасшедшим, но, поверь, всю свою жизнь я стремился к настоящей любви. Твою тетю Хаму Амандой никак не назовешь. У меня было много романов, всяких, но тут… тут… — И Абрам изо всех сил ударил себя кулаком в грудь. — В душе я идеалист. Вдруг что-то такое подступит к горлу, и тогда чувствуешь, что это настоящее… Ладно, ждать его я больше не намерен. У меня тысяча дел. Вот ключ от моей квартиры. Скажешь своему Ромео, что, пока Акива у Гины, пускай живет у меня. Прости, что я так разволновался, — наверно, это из-за больного сердца.