Исаак Башевис-Зингер - Пена

В еврейской варшавской газете, которую утром купил Макс Барабандер, писали то же самое, что в Лондоне или Нью-Йорке: Балканский полуостров — пороховая бочка; Пуришкевич с другими черносотенцами взялись извести всех евреев в России; еврейские колонии в Палестине страдают от засухи, а колониям барона Гирша в Аргентине всячески вредят бюрократы из ЕКО [1] Еврейское колонизационное общество (ЕКО) было основано в 1891 г. бароном Морисом де Гиршем для создания сельскохозяйственных поселений в Аргентине. — Здесь и далее примеч. перев. . Новое заявление кайзера Вильгельма опять вызвало переполох в дипломатических кругах альянса [2] Имеется в виду Антанта, военно-политический блок России, Англии и Франции, сложившийся в 1904–1907 гг. . Сионисты собираются на очередной конгресс. В рубрике под названием «С четырех концов света» новость: в Египте крестьянка родила сразу шестерых детей, всех мертвыми.

Макс Барабандер читал, понемногу откусывая пирог с сыром и прихлебывая кофе со сливками.

— Ничего себе, шесть детей одним махом! — покачал он головой. — Значит, шесть могилок копать придется или всех в одну положат? Интересно, мальчики были, девочки?

На пароходе в Шербур и потом, во Франции и в Германии, у Макса Барабандера не было возможности читать еврейскую прессу. В Берлине он купил немецкую газету, но новости на чужом языке казались пресными. То ли дело на родном еврейском! Каждое словцо так и брызжет соком! Сапожник купил лотерейный билет, который выиграл семьдесят пять тысяч, и использовал его для подтирки. Пароход привез из Англии в Австралию триста невест. Женихи выбирали девушек по фотографиям. Макс Барабандер сделал хороший глоток кофе.

— Черт! Триста девок, чтоб у них кишки повылазили! — сказал он вслух. — Вот бы мне так: целый пароход живого товара. — Ему понравилась эта мысль. — Полмиллиона рублей срубил бы в одну секунду.

Он ощупал внутренний карман, где у него лежали кошелек с наличными, аргентинский паспорт, обратный билет на пароход и заполненная адресами записная книжка. Бывший вор очень боялся, как бы его самого не обокрали. Заодно проверил, на месте ли револьвер.

Максу Барабандеру было сорок семь, но выглядел он гораздо моложе. Ему давали лет тридцать пять, ну, тридцать восемь, не больше. Светлые волосы, голубые глаза, прямой нос, мощная шея. Высокий и плечистый, сразу видно, силач. Мог так кулаком по столу бахнуть, что тот аж подпрыгивал, как испуганный зверь. Еще в юности, бывало, бился об заклад, что в один присест уничтожит три десятка яиц с дюжиной бутылок пива, и легко выигрывал пари. А что он вытворял с женщинами, этому даже не верил никто. Кроме тех, конечно, кто близко его знал. Но теперь ему под пятьдесят, старость не за горами, и это пугает. Волосы совсем вылезли, такая плешь, что ни под какой шляпой не спрячешь.

После того как умер Артуро, Макс постоянно думал о смерти. Если восемнадцатилетний парень может вдруг пожаловаться на головную боль, а через десять минут отдать Богу душу, значит, человеческая жизнь гроша ломаного не стоит. Но Макс еще как-то заставлял себя выкинуть из головы тяжелые мысли, а вот Рашель совсем сломалась. Это из-за нее он и отправился в путешествие. Больше не мог оставаться дома и выслушивать ее речи, явно отдающие сумасшествием. Она заставляла Макса читать поминальную молитву и без конца зажигала по Артуро свечи. Отдавала на благотворительность такие суммы, которые Максу было просто не потянуть. У нее участились приступы желчнокаменной болезни, шло к тому, что придется делать операцию. Макс хотел взять ее с собой в Польшу. Все врачи говорили, что поездка могла бы ее спасти, но Рашель только повторяла: «Мое место здесь, рядом с Артуро…»

Надо сказать, Макс Барабандер давно завязал с грязными делишками. Он стал совладельцем одного из буэнос-айресских театров, перепродавал дома и землю, что приносило немалый доход. Евреи, с недавних пор заселявшие Аргентину, вели войну против «нечистых», не пускали их в синагогу, отказывались даже продать место на кладбище, но Макс Барабандер подружился с общественными деятелями, умудрился получить портфель вице-председателя в доме призрения. Уже не один год он вел достойную жизнь, приумножал капиталы, стал уважаемым человеком. Рашель нарадоваться не могла.

До несчастья с Артуро Рашель была огонь. Она так окрутила Макса, что он больше ни на кого и смотреть не хотел. Но когда Артуро не стало, все изменилось. Рашель совсем охладела и теперь не подпускала его к себе. Она хотела умереть и без конца говорила о смерти. Пошла к резчику и заказала себе надгробие. Впервые в жизни она сама сказала Максу, чтобы он нашел другую женщину. Он попытался сделать, как она велела, но у него ничего не получилось, не смог. Кто знает, может, здесь, в Польше, он отдохнет, и силы вернутся.

На пароходе он наслушался баек о южноамериканских сутенерах. О том, как порядочных девушек насильно сажают в карету, увозят, а потом принуждают к греху, продают, как рабынь на рынке. Макс смеялся над этими небылицами. Может, когда-то, лет шестьдесят назад, что-то такое и бывало, но сейчас это невозможно. Да и не нужно. Полно девушек, которые сами соглашаются, по доброй воле. Вот ведь и он приехал сюда, фактически чтобы найти любовницу. Он уже ясно понял, что Рашель никогда не станет прежней. И если он, Макс, хочет остаться мужчиной, то надо кого-нибудь полюбить. Так же сильно, как много лет назад он полюбил Рашель.

Были у него тут и другие дела. Бросив в Рашкове отца с матерью, он ни разу им не написал. Они умерли, так и не узнав, куда он исчез. Где-то в Польше у него есть брат Залман и сестра Сура-Нейха, не говоря уже о двоюродных братьях и сестрах, дядьях и тетках. У него здесь немало родни.

Но как он появится перед ними, после того как молчал двадцать три года? Как придет на могилу родителей, если, может, это он виноват в их смерти? У Рашели здесь тоже есть родные, которые знают, что она когда-то творила. Макс, можно сказать, вытащил ее из трясины…

Он допил кофе и дожевал пирог. Час назад Макс Барабандер приехал скорым поездом из Берлина и оставил багаж в камере хранения на Венском вокзале.

Макс решил пройтись по Варшаве пешком. Вскоре он оказался в Гжибове. Знакомые места. Сколько же тут с ним было и хорошего, и плохого! Даже в Павяке [3] Павяк — варшавская тюрьма, в настоящее время не существует. три месяца отсидел. Любимую здесь оставил. Да много чего оставил, прямо сказать. Но двадцать лет — большой срок.

Когда он уезжал, в Варшаве были конки, а теперь ходили электрические трамваи. Иногда проезжал автомобиль. В витринах магазинов на Маршалковской дорогие вещи, женщины одеваются не хуже, чем в Париже и Берлине. Трамваи стали больше, дома выше. Еврейский квартал не так сильно изменился, но и здесь ощущалось новое время, двадцатый век. Многие парни бреются, носят костюмы и шляпы. На девушках платья с коротким рукавом и таким низким воротом, что видна голая шея. Во времена Макса все еврейки носили шаль. Шляпа была редкостью, о сумочках и не слыхали даже.