Альберто Моравиа - Конформист

Долгое время они молчали. Лино не был расположен к разговору, вероятно, подумал Марчелло, он слишком доволен, чтобы беседовать. Что до него самого, то ему сказать было нечего: если бы Лино дал ему пистолет, он на следующий день принес бы его в школу и показал Турки. Дальше этих простых и приятных предположений его мысли не шли. Он боялся только, как бы Лино не обманул его. Он решил, что в этом случае как-нибудь исхитрится, чтобы довести Лино до отчаяния и заставить его сдержать слово.

Сидя неподвижно, со связкой книг на коленях, Марчелло смотрел, как до самого конца бульвара тянутся платаны и большие дома. Когда машина начала подъем, Лино как бы в заключение долгого размышления спросил:

— Кто же научил тебя быть таким кокетливым, Марчелло?

Марчелло, не вполне понимая значение слова, заколебался, прежде чем ответить. Мужчина, казалось, заметил его наивное неведение и добавил:

— Я хочу сказать, таким хитрым.

— А что? — спросил Марчелло.

— Да так.

— Это ты хитрый, — возразил Марчелло. — Обещаешь мне пистолет, а сам не даешь.

Лино рассмеялся и хлопнул рукой по голой коленке Марчелло:

— Да, сегодня я схитрил. — Марчелло в растерянности отодвинул ногу. Лино, по-прежнему держа руку на его колене, добавил ликующе: — Знаешь, Марчелло, я так рад, что ты пришел сегодня… Как я подумаю, что в субботу просил тебя не обращать на меня внимания и не приходить, то понимаю, каким глупцом можно иногда быть… настоящим глупцом… Но, к счастью, у тебя больше здравого смысла, чем у меня, Марчелло.

Марчелло ничего не ответил. Он не очень хорошо понимал, что говорил ему Лино, а, с другой стороны, рука, лежавшая на его колене, мешала ему. Он несколько раз пытался отодвинуться, но Лино руку не убирал. К счастью, на одном из поворотов им навстречу выехала машина. Марчелло сделал вид, что испугался, и воскликнул: "Осторожно, мы сейчас столкнемся с этой машиной!", и тогда Лино убрал руку, чтобы вывернуть руль. Марчелло вздохнул с облегчением.

Вот и деревенская дорога, тянущаяся между крепостной стеной и изгородями, вот подъезд с воротами, выкрашенными в зеленый цвет, вот ведущая к дому дорога, обсаженная маленькими общипанными кипарисами, а в глубине — сверкающая стеклами веранда. Марчелло заметил, что, как и в прошлый раз, ветер гнул кипарисы, а небо было хмурым, грозовым. Машина остановилась, Лино соскочил на землю и помог Марчелло выйти, затем они направились к галерее. На сей раз Лино шел не впереди, а крепко держал мальчика за локоть, словно боясь, что тот убежит. Марчелло хотел было сказать, чтобы Лино не сжимал ему так сильно руку, но не успел. Одним прыжком, чуть ли не приподнимая Марчелло над полом, Лино пересек гостиную и втолкнул его в коридор. Здесь, совершенно неожиданно, он грубо схватил мальчика за шиворот и сказал:

— Какой же ты дурачок… Почему ты не хотел прийти?

Голос его звучал теперь не шутливо, а хрипло, надтреснуто, хотя по инерции нежно. Удивленный Марчелло поднял глаза, чтобы взглянуть Лино в лицо, но ощутил сильный толчок. Лино втолкнул его в комнату подобно тому, как, схватив за загривок, отшвыривают прочь кошку или собаку. Марчелло увидел, как Лино закрыл дверь на ключ, спрятал его в карман и повернулся к нему с выражением радости и яростного торжества. Лино крикнул:

Ну, а теперь довольно… Ты будешь делать то, что я хочу… хватит, Марчелло, тиран, маленькая дрянь, хватит… марш, слушаться и больше ни слова.

Он проговорил эту тираду с презрением и превосходством, с грубой радостью, почти со сладострастием. И Марчелло, хотя и находился в полном замешательстве, все же заметил, что речь Лино бессмысленна, что она скорее звучит как торжествующая песнь, нежели выражает какие-то мысли и распоряжения. Испуганный, пораженный, Марчелло смотрел, как Лино большими шагами ходит по комнате взад и вперед, как он снял фуражку и бросил ее на подоконник, скомкал висевшую на стуле рубашку и запер ее в ящик, разгладил смятое покрывало, но в этих обыденных жестах таилась ярость, полная неясного смысла. Продолжая выкрикивать бессвязные фразы повелительным властным тоном, Лино сорвал висящее в изголовье кровати распятие и с демонстративной резкостью швырнул его на дно ящика комода. Марчелло понял, что этим жестом Лино хотел дать понять, что отбросил прочь последние угрызения совести. Словно в подтверждение его страхов Лино вытащил из ящика ночного столика столь желанный пистолет и, показывая его, прокричал:

— Видишь?.. Но ты его никогда не получишь… ты должен делать то, что я велю, без всяких подарков, без пистолетов… хочешь не хочешь!

Так оно и есть, подумал Марчелло, как он и опасался, Лино решил обмануть его. Марчелло почувствовал, что побелел от гнева, и сказал:

— Дай мне пистолет, и я уйду.

Ничего не получишь, ничего… хочешь не хочешь. — Лино, потрясая пистолетом, другой рукой схватил Марчелло и швырнул его на кровать.

Марчелло упал на спину, но толчок был такой сильный, что он ударился головой об стену. Тотчас же Лино, внезапно перейдя от жестокости к кротости и от приказов к мольбам, опустился перед ним на колени. Он стонал и называл Марчелло по имени, затем обнял обеими руками его колени. Пистолет лежал на кровати, чернея на белом покрывале. Марчелло посмотрел на стоящего на коленях Лино, который то поднимал к нему умоляющее лицо, залитое слезами и горящее желанием, то опускал его, чтобы потереться о ноги мальчика, как это делают преданные псы. Марчелло схватил пистолет и с усилием вскочил на ноги. Лино, вероятно, подумав, что Марчелло хочет броситься ему в объятия, разжал руки и позволил ему встать. Марчелло сделал шаг на середину комнаты и обернулся.

Позже, думая о том, что случилось, Марчелло вспоминал, что одно лишь прикосновение к рубчатой рукоятке оружия пробудило в нем чувство беспощадности и жестокости, но в тот момент он ощущал только сильную головную боль от удара об стену и одновременно гнев и острое отвращение к Лино. Тот по-прежнему стоял на коленях возле кровати. Но увидев, что Марчелло сделал шаг назад и прицелился, он обернулся, не поднимаясь с колен, и, раскинув руки в театральном жесте, крикнул, паясничая:

— Стреляй, Марчелло… убей меня… да, пристрели меня как собаку!

Марчелло показалось, что он никогда так не ненавидел Лино, как в этот миг — из-за отталкивающей смеси чувственности и строгости, раскаяния и бесстыдства. Испытывая ужас и вместе с тем сознавая, что делает, словно движимый необходимостью выполнить просьбу этого мужчины, Марчелло нажал на курок. Эхо выстрела прогремело в маленькой комнате. Мальчик увидел, как Лино упал на бок, потом приподнялся, повернувшись к нему спиной, цепляясь обеими руками за край кровати, завалился на кровать и затих. Марчелло приблизился к нему, положил пистолет на подоконник, тихо позвал: "Лино", а потом, не дожидаясь ответа, пошел к двери. Но она оказалась заперта, а ключ, как он помнил, Лино вынул из замочной скважины и положил в карман. Марчелло поколебался, ему было противно рыться в карманах мертвеца. Взгляд его упал на окно, и он вспомнил, что находится на первом этаже. Взобравшись на подоконник, он поспешно огляделся, бросив осторожный взгляд на площадку и стоявший там автомобиль: он понимал, что если кто-то в этот момент пройдет мимо, то увидит его, сидящего на подоконнике. Однако иного выхода не было. К счастью, рядом никого не оказалось, и за редкими деревьями, окружавшими площадку, голая холмистая местность, насколько хватало глаз, была пустынна. Он спрыгнул с подоконника, взял связку книг с сиденья машины и не спеша направился к воротам. Пока он шел, в его сознании, как в зеркале, все время отражался собственный образ: мальчик в коротких штанах, со стопкой книг под мышкой, идет по кипарисовой аллее, — образ непонятный, полный тревожных, пугающих предчувствий.