Ивлин Во - Мерзкая плоть

— Сама-то небось хлещет там, не стесняется,

— Непорочность!!

— Молчу, молчу.

Тут вошел лакей с красивыми глазами убирать со стола. Перед тем как закрыть за собой дверь, он дружески подмигнул им. „Красотки как на подбор, — думал он. — И надо же, такие религиозные. Лучшие годы зазря пропадают“.

(В людской в тот день состоялась серьезная дискуссия об общественном статусе ангелов. Даже дворецкий мистер Бленкинсоп не мог высказаться определенно.

— Ангелы, безусловно, не гости, — сказал он, — но и депутацией их тоже не назовешь. Они и не гувернантки, и, строго говоря, не духовенство. И не артисты, потому что артистов нынче приглашают к обеду, хоть и не следовало бы.

— Может быть, они по внутреннему убранству, — сказала миссис Блауз, — а не то из благотворительных учреждений.

— Те, что из благотворительных учреждений, миссис Блауз, — те идут заодно с гувернантками. Не вижу смысла множить общественные различия до бесконечности. А те, что по внутреннему убранству, — те либо гости, либо рабочие.

После дальнейших дебатов решили приравнять ангелов к сиделкам, и такая резолюция была принята. Только второй лакей остался при своем мнении, что ангелы — просто-напросто „молодые особы, и притом очень приятные“, поскольку сиделкам, за редкими исключениями, безнаказанно не подмигнешь, ангелам же — пожалуйста.)

— Нам вот что хотелось бы знать, — сказала Святая Тревога, — как ты, Непорочность, вообще могла подружиться с миссис Пэнраст.

— Да, да, — подхватили ангелы. — Это совсем на тебя не похоже, кататься в машине с женщиной. — И они угрожающе распушили перья.

— Надо ей устроить допрос с пристрастием, — сказала Кротость, хищно облизываясь.

(У ангелов была принята некая система самосуда, которая начиналась с намеков, переходила к перекрестному допросу, затем к щипкам и шлепкам и заканчивалась обычно слезами и поцелуями.)

При виде обращенных к ней злобных, увенчанных нимбами лиц Непорочность сбавила тон.

— Что вы все на меня накинулись? — сказала она жалобно. — Почему я не могу покататься со знакомой?

— Хороша знакомая, — сказала Святая Тревога. — Ты ее сегодня в первый раз видела. — И она больно ущипнула Непорочность повыше локтя.

— Ой! — вскрикнула та. — Ой, не надо… свинья. Тут они все принялись ее щипать, но места выбирали с точным расчетом, чтобы не смять ее крылья и нимб, поскольку это не было оргией. (В своих спальнях они иногда давали себе волю, но не здесь же, не в классной у леди Метроленд, да еще перед серьезной премьерой!)

— Ой, — стонала Непорочность. — Ой, ой, ой, не надо… свиньи, гады, сволочи… ну хорошо, я скажу, я думала, что она мужчина.

— Что она — мужчина? Чушь какую-то мелешь.

— Она и с виду похожа на мужчину и… и ведет себя так. Она сидела за столиком в кафе. Без шляпы, а юбки не было видно… ой… не могу я рассказывать, когда вы щиплетесь… и она мне улыбнулась… ну, а я подошла и попила с ней чаю, а она говорит, не хочу ли я с ней покататься на машине, ну, я согласилась… Ой… лучше бы не соглашалась.

— А что она говорила в машине?

— Не помню… ничего особенного.

— А все-таки? Нет, ты скажи. Если скажешь, никогда больше не будем тебя щипать. Скажи мне на ушко, Непорочность, ты извини, если я тебе сделала больно. Сейчас же скажи, а то хуже будет.

— Да не могу я. Говорю вам, не помню.

— Ну-ка, девочки, подбавьте ей.

— Ой, ой, перестаньте. Сейчас скажу. Они сдвинули головы и были так увлечены ее рассказом, что не заметили, как вошла миссис Оранг.

— Опять грызня, — прогремел грозный голос. — Девочки, мне за вас очень стыдно.

Миссис Оранг была великолепна в вечернем платье из толстой золотой парчи с вышитыми по нему библейскими текстами.

— Мне за вас очень стыдно, — повторила миссис Оранг. — И опять вы довели Непорочность до слез, перед самым представлением. Если уж вам обязательно надо к кому-то цепляться, так зачем именно к ней? Пора бы уж вам знать, что, когда она плачет, у нее краснеет нос. Как, по-вашему, хорошо я буду выглядеть, когда займу свое место перед толпой ангелов с красными носами? Но куда там, вы только и думаете, что о собственных удовольствиях. Шлюхи. — Последнее слово она произнесла с такой экспрессией, что ангелы задрожали. — Не будет вам сегодня шампанского, ясно? И если хоть раз собьетесь, всем закачу хорошую порку, ясно? Ну, пошли, и ради всего святого, Непорочность, приведи в порядок свой нос. А то посмотрят на тебя и решат, чего доброго, что у нас собрание по борьбе с пьянством.

На первом этаже, куда безутешные ангелы спустились двумя минутами позже, все было блеск и великолепие. У подножия лестницы Марго Метроленд с каждой из них здоровалась за руку, тут же оценивая ее опытным глазом.

— Вам что-то невесело, дорогая, — успела она шепнуть Непорочности, пока вела их через весь бальный зал к отгороженной орхидеями эстраде. — Если у вас есть желание переменить обстановку, скажите мне в конце вечера, я могу предложить вам работу в Южной Америке. Я не шучу.

— Ой, большое спасибо, — сказала Непорочность. — Но как же я могу уйти от миссис Оранг?

— Ну, вы это обдумайте, крошка. Такой хорошенькой девушке, как вы, грех тратить жизнь на пение гимнов. И вон той девушке, рыженькой, тоже передайте, что я, вероятно, смогу найти ей место.

— Кому? Кротости? Вы от нее держитесь подальше. Она черт в юбке.

— Что ж, некоторым мужчинам такое по вкусу, но чтобы баламутить других девушек — это мне не нужно.

— А она уж так баламутит, что будьте покойны. Вот, видите, какой синяк?

— Бедняжка!

Марго Метроленд и миссис Оранг поднялись вместе с ангелами по ступенькам между орхидеями и расставили девушек в глубине эстрады, лицом к залу. Непорочность оказалась рядом со Святой Тревогой.

— Пожалуйста, Непорочность, прости, если мы сделали тебе больно, — сказала Святая Тревога. — Я-то ведь совсем не сильно щипалась, правда?

— Кой черт не сильно, — сказала Непорочность. — Отстань. К ее руке потянулись немного липкие пальцы, но она сжала кулак. Уеду в Южную Америку, буду работать у леди Метроленд… А Кротости и не подумаю про это рассказывать… Он устремила взгляд прямо перед собой, увидела миссис Пэнраст и опустила глаза.

В бальном зале были тесными рядами расставлены легкие золоченые стулья, на всех стульях сидели люди. Лорд Вэнбру, удобно пристроившись возле двери, через которую можно было улизнуть к телефону, обозревал гостей. Все это были люди, в том или ином смысле примечательные. Марго Метроленд вышла вторично замуж [5] См. „Упадок и разрушение“ — Прим. автора. В первом романе Ивлина Во, „Упадок и разрушение“ (1928), Марго Бест-Чедвинд — очень богатая вдова (как говорят злые языки, отравившая своего мужа). Она решает выйти замуж за молодого учителя своего сына, но, когда она перед самой свадьбой посылает жениха в Марсель по делам, связанным с „Южноамериканским акционерным обществом Развлечений“, выясняется, что она — владелица целой сети публичных домов в Южной Америке. Молодой герой попадает в тюрьму, сама же Марго выходит сухой из воды и через некоторое время становится женой министра внутренних дел Малтраверса, получившего титул лорд Метроленд, а ее сын Питер наследует фамильный титул семьи ее первого мужа — граф Пастмастер. — Прим. перев. по нескольким, одинаково суетным, соображениям, главным из которых было ее желание восстановить в глазах света свою несколько пошатнувшуюся репутацию, и сегодняшнее сборище доказывало, что это ей удалось, ибо многие могут принять у себя премьер-министра, герцогиню Сэйлскую и леди Периметр, и кто угодно может принять и принимает (часто скрепя сердце) Майлза Злопрактиса и Агату Рансибл, но только вполне уверенная в себе хозяйка дома решится пригласить одновременно эти две категории гостей, столь несхожие по своим правилам жизни и нормам поведения. Рядом с Вэнбру, у самой двери, стоял человек, словно олицетворявший те перемены, что произошли в Пастмастер-хаус, когда миссис Бест-Чедвинд превратилась в леди Метроленд, — корректный мужчина пониже среднего роста, чья черная борода, ниспадавшая на грудь тугими блестящими завитками, почти совсем скрывала надетые на шее ордена св. Михаила и св. Георгия. На левом мизинце поверх белой перчатки — большой перстень с печатью, в петлице — орхидея. Глаза, молодые, но очень серьезные, оглядывали собравшихся; время от времени он отвешивал четкий, изящный поклон. Несколько человек проявили к нему интерес.