Хаим Граде - Мамины субботы

— Да, у нас в местечке женщины пекут сами. В канун субботы у нас дома ярмарка. К маме приходят покупать дрожжи. Раввины в местечках живут с того, что продают дрожжи, — говорит Фрума-Либча с заметной обидой.

— Когда женщины сами пекут халы на субботу, у этих хал совсем другой вкус. Сердце радуется смотреть, как тесто поднимается в кастрюлях, — говорит мама. — Ну, пойду принесу рыбу.

— Я вам помогу, — весело и совсем по-свойски говорит Фрума-Либча.

— Да какая там работа, — отвечает мама, и глаза ее радостно сияют. — Сидите себе на здоровье. Еще, не дай Бог, порвете платье о кузнечные железяки, которые тут повсюду торчат. Мы то уже привыкли к этой тесноте.

Мама возвращается с кухни, нагруженная блюдом с рыбой, и покашливает, чтобы мы слышали, что она входит в комнату. Когда она открывает дверь, «дети» едва успевают оторваться друг от друга.

Комнатка полна тепла и уюта, и мама успокаивается. Она видит, что ее страх перед гостьей напрасен. Радость разливается по ее усталому телу, но она делает равнодушное лицо и подает нам рыбу.

— Очень вкусно, отменно приготовлено. — Фрума-Либча ест с аппетитом.

— Большое спасибо. Я не такая уж великая хозяйка. Кроме того, у меня нет времени ждать, пока рыба настоится. А как у вас готовят фаршированную рыбу? Так, как у нас, или по-другому?

— У нас фаршированную рыбу делают, как в Вильне, а вот польские евреи в фарш кладут сахар. — Говоря это, Фрума-Либча краснеет как кумач, словно мама устраивает ей экзамен.

— Сахар? — удивляется мама. Она знает, что на праздник фаршированную рыбу варят в сладком и кислом. В нее добавляют изюм, цитрон или уксус, чтобы была кислинка, пару лавровых листов и пряные приправы, а еще в фарш кладут печенье, чтобы он стал коричневым. Но то, что в рыбный фарш нужен еще и сахар, кажется ей странным. — А что еще кладут польские евреи в фаршированную рыбу?

— Свои ингредиенты, как и литовские евреи, — отвечает Фрума-Либча и еще больше краснеет. — Добавляют яйцо, соль, перец, лук. Чем мельче рубят рыбный фарш и чем дольше варят рыбу, тем лучше она получается.

— У нас еще кладут шафран, чтобы рыба была желтой, — добавляет мама и заранее тает от счастья: хозяйка! Настоящая хозяйка!

— На виленских улицах я видела женщин, которые несли в закутанных горячих горшках дробленый горох и продавали его бумажными кулечками, — смеется Фрума-Либча.

— Ну да. — Мама не может понять, что тут удивительного. — Торговки покупают дробленый горох и мажут его на хлеб. Другие женщины носят на продажу вареную овсянку, забеленную молоком. Зимой, сидя у своих корзин, торговки отогреваются горшочком горячей овсянки. Есть ведь поговорка: один плачет, что жемчужин мало, а другой, что каша в рот не попала.

Мама выходит в полутемную мастерскую и берет с угольного ящика загодя припасенный и накрытый салфеткой загадочный поднос. Она возвращается сияя:

— После рыбы хорошо что-нибудь выпить. — Она снимает с подноса бутылку вина и несколько серебряных бокальчиков.

— Ты взяла пасхальные бокалы? — изумляюсь я.

— Вот что я тебе скажу, — притворяется простушкой мама, — зачем нам целая дюжина пасхальных бокалов, если нас только двое? Весь год тоже надо жить по-человечески. У моего покойного мужа, — рассказывает она гостье, — была большая семья. Он садился за пасхальную трапезу с шестью детьми, двумя гостями и парой бедных родственников. У него было обширное хозяйство, но теперь…

Мама не договаривает и остается сидеть с опущенной головой. Тронутая до глубины души Фрума-Либча молчит. В ее глазах отражаются субботние свечи. Вино и слезы. Она не спеша берет в руку бокал и говорит с сочувствием и теплотой в голосе:

— Пусть вам будет радость от вашего сына.

— Пусть вашим родителям будет радость от вас, — отвечает ей мама.

Она хотела сказать: пусть вы будете удачной парой; но поскольку сын и его девушка еще не сообщили ей официально, что они жених и невеста, она не хочет соваться со своими поздравлениями. Наверное, они и сами между собой об этом не говорят. Ведь они оба из нынешних. Если уж обижаться, то обижаться на сына, а не его подругу. Она девушка образованная, гордая и строгая. Она не позволила сватам искать ей пару, несмотря на то, что ее отец раввин.

— А вы не выпьете? — спрашивает Фрума-Либча.

— Капельку выпью, — отвечает мама.

— Лехаим! — говорит мне с жемчужной улыбкой Фрума-Либча и отпивает из бокала. Мама тоже отпивает немного вина.

Я расслабляюсь, осушаю бокал и тут же наливаю второй. Язык у меня развязывается, и я начинаю болтать. Я говорю о том, что на печке мама хранит ящик с целым кладом пасхальной посуды. От бокальчика величиной с наперсток до большущего кубка пророка Элияу [101] Кубок пророка Элияу — обязательный атрибут пасхальной трапезы. . Там есть расписное блюдо для мацы и пузатые графины для вина с узкими витыми горлышками. Блюдца с красно-голубыми полосатыми ободками и блестящие чайные стаканы, сверкающие, как хрусталь. Горы мелких и глубоких тарелок — для соленой воды, в которую макают сваренные вкрутую яйца [102] Один из обрядов пасхальной трапезы. , для рассола и для бульона. Миски для кнедликов, блюда для рыбы и чашки для компота. Вилки и ножи с тяжелыми ручками, поварешки и дуршлаги. Не говоря уже о горшках, тазах, посуды для вымачивания мяса и медного пестика, сита и деревянной ступы. Когда я был мальчишкой, мне круглый год снились щипцы для колки орехов и щипчики для сахара, но мама следила за мной, как за вором, чтобы я не взял с печи ни одного предмета. «Святые книги и пасхальная посуда — это все, что осталось от прежнего богатства твоего отца», — твердила мне она. И вдруг я вижу, что она сняла с печи серебряные бокалы в честь гостьи.

— Мой сын болтун, — сердится мама. Она видит, как девушка подмигивает ему, чтобы он замолчал. Она умнее его и знает, как себя вести, как находить общий язык с людьми, думает мама и пытается загладить неловкость.

— Я уже давно собиралась снять с печи кое-что из пасхальной посуды. У моего покойного мужа был целый шкаф с блестящими кастрюлями и девятью самоварами.

— Девять самоваров? — переспрашивает потрясенная Фрума-Либча.

— Медных, — скромно поясняет мама, — старых и новых. Во время войны немцы забрали медь и переплавили на пушки. Не всегда мы были такими, как теперь, и не всегда жили в такой квартире.

Она поднимается и идет в кухню, чтобы принести второе блюдо. Она чувствует, что у нее кружится голова. То ли от капли вина, которую она выпила, то ли от усталости. В это время по пятницам она уже спит. До нее долетают обращенные ко мне слова Фрумы-Либчи:

— Не думала, что у тебя такая тихая мама. Ведь сам ты такой шумный.

Она уже изучила его — мама качает головой в такт своим мыслям. По пути в кухню она останавливается в полутемной мастерской, где никто ее не видит, и шепчет: