Иво Андрич - Собрание сочинений. Т.1. Рассказы и повести

Она по-прежнему оставалась неразговорчивой и безмятежно спокойной, но теперь за этим угадывался проклюнувшийся росток убийственной невозмутимости, с какой зрелые красавицы ведут себя в обществе мужчин, домогающихся их любви.

С некоторых пор среди мальчишек распространилось и упрочилось мнение о том, что самым счастливым из них будет тот, кому Роза разрешит себя поцеловать. Они не могли бы объяснить, откуда берется, в чем заключается и как выглядит это счастье. О поцелуе им ничего не было известно, кроме самого слова, часто упоминавшегося в песнях, которые ночью на мосту распевали парни. Поцелуй для них лишь новое понятие, вызывающее смутное предчувствие чего-то неведомого. Предчувствие, не имеющее ни определенного облика, ни ясной цели, ни какой бы то ни было связи с их настоящей жизнью и каждодневными заботами. И тем не менее это слово постоянно присутствовало в разговорах, а предчувствие неотступно томило их.

Кто поцелует Розу? При всей бессмысленности и праздности этого вопроса, ибо никто не мог вложить в него никакого конкретного смысла, он продолжал волновать ребят, пока в один прекрасный день не получил вполне реального ответа, каким бы невероятным он ни представлялся.

Ближайшим другом Марко был его сверстник, некий Ахмо, сын Ибрагима, что держал кофейню на мосту. Это был невысокий, но сильный мальчик, черноволосый, смуглый, с оскалом снежно-белых и от природы редких передних зубов, живой, подвижный, самоотверженный, неизменно добродушно улыбающийся. Ходил он в обтрепанных атласных шальварах, вытертом камзоле и выгоревшей бесформенной феске, перешедших ему от старшего брата. Развитый не по годам, он так и светился весельем и умом. Среди ребят он пользовался большим доверием. С Марко Ахмо делился единственным кусочком сахара, стащенным из жестяной коробки в отцовской кофейне.

Однажды в начале дождливого лета Ахмо с серьезной и важной миной отозвал Марко в сторону. Здесь, вполголоса, официальным тоном, как бы объявляя ему некое коллективно вынесенное постановление, он сообщил Марко, что вопрос о поцелуе решен. Роза высказала свою волю. Она желает поцеловать Марко. От этого известия мальчик почувствовал, как гудящий огненный шквал мощным потоком подхватил его и взмыл с ним ввысь, и в то же самое время испугался и этой гудящей мощи, и вышины, на которой он не мог удержаться и с которой не мог спуститься. Стыд и страх были в нем сильнее гордости и ликования победителя. Марко всегда отличался застенчивостью. Когда они были еще «совсем дети», другие мальчишки часто корявыми буквами писали мелом на заборах: «Елка любит Драгана» или «Пайкан бегает за Саветой», хотя и не знали точно, что это значит, а просто чтобы понасмешничать и поиздеваться над товарищами. Марко трепетал от страха, как бы и его имя не появилось на заборе. И вдруг такое предложение! Подвиг и как бы одновременно награда, испокон веков знакомые вещи и понятия, такие, как берег, игры и песни, вода и туман, песок и листья, день и ночь, в одно мгновение перестали быть расплывчатыми, безымянными и общими, замедлили свое плавное течение, обрели определенную форму и стали называться Розиным и его именем. Прекрасно и страшно. И больше страшно, чем прекрасно.

События развивались с волшебной быстротой, точно по давно отработанному ритуалу, который оставалось лишь исполнить. Ахмо на правах доверенного лица всей компании вел дело весело и четко.

Сразу же после обеда, пока на берег еще не высыпала детвора, Марко и Ахмо очутились на песчаной косе, откуда начинался Большой Ракитник. Вскоре с неотвратимой неизбежностью, какая бывает лишь в сказках, вдали показался красный бант, единственная яркая точка на сером берегу, движущийся цветок. Роза неторопливо приближалась к ним. Она осторожно ступала по берегу, глядя перед собой, своей неизменной ровной походкой и с независимым видом.

Ракиты здесь росли старые и высокие, ветви, низко росшие на серо-зеленых стволах, склонялись к самой земле. Чтобы пробраться в гущу ракитника, ребятам пришлось согнуться. Ахмо первый вошел в просвет между двумя стволами, как в узкую калитку. За ним, немного помедлив, скользнула в заросли и Роза, выбрав, однако, для себя другой просвет, чуть поодаль. И только тогда полез в ракитник и Марко, охваченный лихорадочным волнением.

Они пробирались вперед, согнувшись, едва ли не ползком. Через несколько шагов свод ракитовых ветвей так плотно сомкнулся над ними, что не пропускал света, густая масса твердой, будто окрашенной листвы окружала их со всех сторон. Шорох ветвей сопровождал их путь, который каждый из них самостоятельно прокладывал, приближаясь к одной точке. Вскоре все трое оказались на маленькой прогалине, огражденной темно-зеленой стеной стволов и листьев. Марко лицом к лицу с Розой, Ахмо встал в сторонке. Тяжелый зеленый свод низко нависал над ними, не позволяя разогнуться. Мелкий песок под ногами, влажный и серый, точно спрессованный, еще не тронутый ничьей ногой, хранил отпечатки изящных узоров, оставленных последним паводком.

Ребята смущенно молчали. Долго стоять в полусогнутом положении было неудобно. Первым опустился Ахмо. Прислонившись спиной к ракитовому стволу, он уселся по-портновски, поджав под себя ноги. Вслед за ним в центре прогалинки присела на корточки и Роза, чисто по-боснийски, в точности как цыганка с Осойницы, скрестив на груди руки. Боязливо и неловко рядом с ней сел на землю и Марко. Все трое замерли, затаив дыхание и не шевелясь, будто ловили редкую птицу в расставленные силки.

Мрак, глухота, они перенеслись в какой-то иной мир и находились у сумрачного входа в неведомое. Воздух густой и влажный. В насыщенном удушливыми испарениями ракитнике едва различимо тянет запахом речной воды. Беспробудная тишина. Время не движется больше. Все трое в оцепенении молчат. Одно лишь то, что они свернули с берега в эти дебри, уединились в это безмолвие, само по себе было уже достаточно многозначительно. Одно то, что Роза согласилась на это, меняло не только отношения между ними, но и все вокруг.

Марко неуверенно и робко поднял глаза. Девочка была здесь, рядом с ним, и вроде бы приблизилась к нему, хотя сидела по-прежнему не шелохнувшись. Маленькая согнутая фигурка. Руки, скрещенные под грудью, не видны. Взгляд опущен, на веках легкие, серые тени. Коленки неплотно составлены, по ним проходит край светло-синей юбчонки, но Роза и не думает одергивать ее с неустанной стыдливостью городских девчонок. А ниже голые икры и тень между ними. Казалось, Роза, как и он, застыла в ожидании, но для нее оно не столь мучительно и тяжко.

Отведя глаза от Розы, мальчик встретился с сияющим подбадривающим взглядом Ахмо, горящим нетерпением. Сжав губы, верный друг кивал подбородком на девочку, как бы говоря: «Придвинься ближе, дурак!»