Цзэн Пу - Цветы в море зла

Воистину:

Если хотите знать, о чем писал двор Хэ Тайчжэню, прочтите следующую главу.

Вы уже знаете о том, что все пять пуль, выпущенных Хэ Тайчжэнем, попали в центр мишени. Но пока звучала победная музыка и рисовалась картина, которой суждено было запечатлеть сие радостное мгновение, командующий получил от двора телеграмму, в которой сообщалось, что императорский цензор обвиняет его в трех тяжких проступках: в медлительности, в разбазаривании казенных денег и в жестоком обращении с солдатами. В связи с этим Тайный совет требовал от Хэ Тайчжэня исчерпывающих объяснений. Не мудрено, что, дочитав телеграмму, полководец тяжело вздохнул.

— Человек, никогда не покидавший столицы, так клевещет на героя! Но это лишь укрепит мою решимость! — воскликнул он и передал телеграмму Ван Цзышэну. — Составь за меня телеграфный ответ! Причины, заставившие меня стоять на месте, я уже объяснил. Второе обвинение, очевидно, связано с призами за меткую стрельбу. А третье — просто выдумка, неведомо кем сочиненная. Изложи все это в соответствующих выражениях. Кроме того, надо послать телеграмму министру Гун Пину и Цянь Дуаньминю, подробно доложив им здешнюю обстановку.

Ван Цзышэн поддакнул.

А сейчас, читатель, мы оставим на время Хэ Тайчжэня, тренирующего своих солдат перед битвой, и возвратимся к Цянь Дуаньминю, который от министра поехал домой, чтобы написать Хэ подробное письмо с изложением всех столичных событий, но по дороге встретил своего слугу верхом на коне и понял, что дома неладно.

— Что случилось? — крикнул он.

— Вдова господина Цзинь Вэньцина просила передать, что ей надо посоветоваться с вами по важному делу. Поезжайте скорее, его превосходительство Лу Жэньсян уже ждет там!

Озадаченный Цянь Дуаньминь приказал повернуть лошадей и ехать в переулок Шелковой шапки. У дверей гостиной его встретил сын покойного друга, а затем и Лу Жэньсян. Цянь Дуаньминь сразу обратился к последнему с вопросом:

— Зачем нас пригласила вдова Цзинь Вэньцина?

— Да все из-за сокровища, которое ей муж оставил! — не в силах сдержать улыбки, ответил Лу.

Не успел он произнести этих слов, как слуга доложил о приходе госпожи. Войлочная штора откинулась, и перед приятелями предстала госпожа Чжан, вся в белом траурном одеянии. Дважды поклонившись, она попросила Цяня и Лу сесть на кан, а сама устроилась около дверей и сквозь слезы начала:

— Сегодня я позвала вас, господа, исключительно из-за Цайюнь. Вы занятые люди, и я никогда не посмела бы беспокоить вас ради такого пустяка, но ведь я слабая женщина, а мой сын еще совсем мальчик. Мы просто не знаем, что делать. Вы оба были лучшими друзьями мужа, поэтому я и прошу вас дать мне совет!

— Не нужно этих извинений, уважаемая невестка! — прервал ее Цянь Дуаньминь. — Скажите лучше, что натворила Цайюнь?

— Вам хорошо известно ее поведение. С тех пор как умер муж, я сразу поняла, что мне с ней будет трудно. В первые семь недель [304] Первые семь недель после смерти близкого человека являлись периодом самого строгого траура. она очень горевала, плакала и клялась, что будет вечно ему верна. Я было успокоилась. Кто знал, что пройдет этот срок и она проявит свой настоящий характер! Часто уходит из дому, ничего мне не сказав. Потом завела моду каждый день бегать в театр; возвращается только за полночь. Уже всякие грязные слухи начинают до меня доходить. Я крепко запомнила предсмертные слова мужа, в которых он поручал мне следить за Цайюнь, и сделала ей замечание. А она, вместо того чтобы раскаяться, затеяла ссору! В последние дни она вообще невесть до чего дошла: бесцеремонно требует, чтобы я разрешила ей уйти из дому. Господа, вы только представьте себе: еще и полных ста дней траура не прошло, а я отпущу любимую наложницу своего покойного супруга! Не говоря уже о том, что люди станут шептаться за моей спиной, моя собственная совесть не позволяет сделать этого! Но если не отпустить ее, она перевернет все вверх дном, даже куры и собаки не смогут жить спокойно. Я просто не знаю, что делать!

Речь ее перешла в рыдания.

Лу Жэньсян вскочил взбешенный:

— Да как это можно! Вы, уважаемая невестка, слишком добры к ней! На вашем месте за такое бессовестное поведение я бы воспользовался правом хозяйки дома и для начала как следует проучил ее, а уж потом стал бы с ней разговаривать!

— Жэньсян, умерь свой гнев! — остановил его Цянь Дуаньминь. — Здесь нельзя рубить сплеча. Госпожа Чжан позвала нас для того, чтобы мы придумали способ, устраивающий обе стороны, а не для того, чтобы мы осуществляли ее право наказывать домашних. На мой взгляд…

Но не успел он произнести этих слов, как в комнату стремительно вошла Цайюнь в светлом крепдешиновом халате с оторочкой, сквозь прорезь которого выглядывало белоснежное белье. Ее черные, блестящие, как зеркало, волосы были собраны в простой пучок. На ней не было ни украшений, ни пудры, но чем проще и скромнее она наряжалась, тем ярче выделялась ее необыкновенная красота. Войдя в дверь, она остановилась возле госпожи Чжан и отчеканила:

— Господин Лу Жэньсян сказал, что я бессовестная. В действительности же я не хочу ни капельки притворяться именно потому, что у меня есть совесть. Я честно прошу госпожу отпустить меня! Не думайте, что я пытаюсь спорить с господином Лу! Ничуть не бывало. Не сомневайтесь, ваше превосходительство, я — человек и хорошо помню, с какой теплотой относился ко мне покойный господин. Он ушел, прожив лишь половину того, что ему причиталось, но десятилетняя любовь не забывается! Только что госпожа Чжан говорила, как я убивалась в первые семь недель и как хотела быть верной ему. Все это правда, и я поступала вполне искренне. Разве мне не хотелось искупить свою вину перед господином и поддержать его репутацию? Но такой уж у меня от природы дурной характер: люблю шум и веселье, тут я не властна над собой. Пока господин был жив, он сдерживал меня своим хорошим обращением и лаской. Сейчас же мной управлять некому, а сама я справиться с собой не могу. Если вы оставите меня здесь силой, я не поручусь, что не выйдет какого-нибудь скандала, который еще больше повредит памяти господина.

Кроме того, я очень расточительна: с детства меня не приучили заниматься хозяйством, а когда я попала в этот дом, господин всегда потакал мне и позволял тратить деньги направо и налево. Сейчас, после смерти господина, средства, естественно, сократились, и при всей милости госпожи ко мне я не могу все время требовать у нее денег. Но от привычки к мотовству сразу не избавишься. Боюсь, что наследства, оставленного господином, не хватит даже на мои карманные расходы. Вот я и подумала: чем, притворяясь верной женщиной, пятнать добрую память господина и портить карьеру его детям и внукам, лучше откровенно попросить, чтобы меня отпустили. Тогда мои поступки не будут связываться с семьей Цзинь, а меня пусть считают бессовестной. Я хочу воспользоваться тем, что госпожа, молодой барчук и вы, друзья покойного господина, сегодня здесь, и выложить перед вами все начистоту. Я твердо решила уйти. Если вы не согласны, убейте меня, и то будет легче!