Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т. 16. Доктор Паскаль

Нотариус тотчас спохватился, что существует завещание, врученное ему в свое время Маккаром. Он без промедления пригласил доктора на послезавтра для официального вскрытия завещания и тут же сказал Паскалю, что дядюшка назначил его своим душеприказчиком. Добросердечный Морен предложил временно взять к себе Шарля, понимая, что мальчик, с которым и так плохо обращаются дома, будет мешать родным во время всех этих хлопот. Шарль был в восторге и остался в Тюлет.

Клотильда и Паскаль вернулись в Плассан поздно, с семичасовым поездом, после того как доктор проведал еще двух больных. Два дня спустя они вдвоем явились к г-ну Морену и были неприятно удивлены, увидев у него г-жу Ругон. Неугомонная старуха, конечно, узнала о смерти Маккара и прибежала к нотариусу, бурно выражая свое безутешное горе. Впрочем, чтение завещания прошло очень гладко, без недоразумений: Маккар завещал все, что он мог извлечь из своего скромного состояния, на великолепную мраморную гробницу — двух исполинских плачущих ангелов со сложенными крыльями. Это была его выдумка, подсказанная воспоминанием о могиле, которую он видел где-то за границей, вероятно, в Германии, когда еще был солдатом. И он возложил на своего племянника Паскаля заботу о сооружении памятника, ибо, по словам Маккара, у него одного из всей семьи есть вкус.

Пока читали завещание, Клотильда сидела на скамье в саду нотариуса под сенью старого каштанового дерева. Как только Паскаль и Фелисите увидели друг друга, наступило недолгое замешательство, — ибо они не разговаривали уже несколько месяцев. Впрочем, старая дама старалась держаться непринужденно; не намекала на создавшиеся отношения, давая понять, что можно вполне дружелюбно встречаться на людях, без всяких объяснении и примирении. Но она совершила ошибку, слишком настойчиво повторяя, что смерть Маккара причинила ей большое горе. Паскаль догадался о радости, о восторге Фелисите при мысли, что с кончиной бандита-дядюшки эта семейная язва наконец зарубцуется, — терпение у него лопнуло, и он поддался порыву негодования. Его взгляд невольно остановился на руках матери — на этот раз в черных перчатках.

Она между тем как раз выражала свое горе, повторяя сладким голосом:

— Ну благоразумно ли было с его стороны упрямиться и жить в полном одиночестве, словно волк! Будь у него хотя бы служанка!

Тут доктор, повинуясь какой-то неодолимой силе, заговорил, не вполне отдавая себе отчет в том, что он делает, и сам испугался, услышав собственные слова:

— Но вы-то, матушка, были там, почему же вы не затушили огня?

Старая г-жа Ругон смертельно побледнела. Откуда сын мог об этом узнать? С минуту она безмолвно смотрела на него: у Клотильды тоже сошла вся краска с лица, — девушка более не сомневалась, что у Маккара совершилось преступление. Зловещее молчание, наступившее между матерью, сыном и внучкой, было само по себе признанием, ведь за подобным тревожным молчанием скрываются обычно семейные трагедии. Женщины растерялись. А доктор, в отчаянье от того, что не удержался и заговорил, хотя до сего времени тщательно избегал неприятных и бесполезных объяснений, лихорадочно придумывал, как бы вернуть назад вырвавшиеся слова, но тут новое несчастье нарушило это тягостное замешательство.

Не желая злоупотреблять гостеприимством г-на Морена, Фелисите решила снова взять к себе Шарля; но мальчика отвели после завтрака в дом умалишенных, чтобы он провел часок у тети Диды, и теперь нотариус срочно послал за ним служанку. И вот служанка, которую они поджидали в саду, прибежала вся потная, красная, возбужденная.

— Боже мой! Боже! — закричала она еще издали. — Идите скорей… Господин Шарль истекает кровью!

Перепуганные Фелисите, Паскаль и Клотильда поспешили в дом умалишенных.

Этот день был одним из хороших дней тети Диды, тихая, очень спокойная, вперив взгляд в одну топку, она покоилась, как всегда, в кресле, где за последние двадцать два года провела столько долгих часов. Казалось, она еще похудела, от нее остались только кожа и кости; сиделка, крепкая белокурая девушка, носила ее, кормила и обращалась с нею как с вещью, которую переставляют по своему усмотрению. Позабытая всеми прародительница, высокая, узловатая, страшная, сидела неподвижно, на ее тонком, высохшем лице жили только глаза, светлые глаза цвета родниковой воды. Но в это утро потоки слез неожиданно залили ее щеки, и она принялась бормотать бессвязные слова; казалось, это говорило о том, что, несмотря на старческое истощение и прогрессирующее безумие, разум ее не совсем погас; в памяти тети Диды еще сохранялись какие-то воспоминания, и порой у нее вспыхивали проблески мысли. Но лицо ее снова принимало застывшее выражение, и, безразличная ко всему на свете, она лишь улыбалась иногда, если кто-нибудь падал, ушибался в ее присутствии, но чаще всего не видела, не слышала ничего и без конца созерцала пустоту.

Когда к ней привели Шарля, сиделка тотчас устроила его за маленьким столиком напротив прапрабабушки. У сиделки хранились для него картинки — солдаты, капитаны, короли в пурпуре и золоте, которые она и дала ему вместе с ножницами.

— Вот, играйте тихонько, будьте умницей. Смотрите, бабушка ведет себя хорошо. И вы ведите себя хорошо.

Мальчик поднял глаза на сумасшедшую, и некоторое время они смотрели друг на друга. В такие минуты их сходство было разительным. Особенно глаза — пустые, прозрачные глаза — казались совсем одинаковыми. Такое же сходство было и в обоих лицах; черты столетней старухи повторились через три поколения в личике ребенка, словно тоже чем-то испуганном, очень старообразном и отмеченном наследственностью, которая тяготела над их родом. Прапрабабушка и праправнук ни разу не улыбнулись, только внимательно смотрели друг на друга с важным видом слабоумных.

— Да! — продолжала сиделка, привыкшая говорить сама с собой, чтобы немного развлечься в обществе помешанной, — им не отпереться от родства. Яблоко от яблони не далеко падает. Точь-в-точь, как вылитые… Ну же, посмейтесь немного, позабавьтесь, раз уж вам так нравится быть вместе.

Но длительное напряжение утомляло Шарля, и он первый опустил голову, будто заинтересовавшись картинками, а тетя Дида, обладавшая поразительной способностью не менять положения, продолжала все так же, не моргая, на него глядеть.

Сиделка пробыла еще некоторое время в маленькой, залитой солнцем комнатке, такой приветливой благодаря светлым обоям с голубыми цветочками. Она застелила постель, которую проветривала, прибрала белье в шкафу. Обычно она пользовалась присутствием Шарля, чтобы немного отдохнуть. В ее обязанности входило не спускать глаз со своей подопечной, но когда сюда приходил мальчик, она оставляла больную под его присмотром.