Маргарет Рэдклифф-Холл - Колодец одиночества

А Валери сидела рядом, спокойная и отстраненная, ее взгляд непринужденно блуждал по кафе, не слишком критичный, но как будто сообщавший: «Enfin [99] в конце концов (фр.) , весь мир стал таким безобразным, но для некоторых это, несомненно, и есть наслаждение».

Из-за неопрятной стойки бара в конце комнаты слышался громкий смех месье Пужоля. Месье Пужоль питал слабость к своим клиентам, о, даже чересчур — он питал к ним почти отеческие чувства. Но ничто не укрывалось от его холодных черных глаз — в своем роде он был большим экспертом, этот месье Пужоль. Есть множество разновидностей коллекционирования, которому могут предаваться мужчины: старинный фарфор, стекло, картины, часы и миниатюрные книжечки; редкие издания, коврики, бесценные украшения. Месье Пужоль пренебрегал подобными вещами, ведь им недоставало жизни — месье Пужоль коллекционировал инвертов. Удивительно нездорово это было со стороны месье Пужоля с его лицом стареющего драгуна, и он недавно женился en secondes noces [100] вторым браком (фр.) , и у него уже было шесть законных детей. Он был и оставался прекрасным и предприимчивым господином, и его молодая жена вскоре ожидала ребенка. О да, более чем нормальный мужчина, и никто не знал этого лучше, чем бедная мадам Пужоль. Но за баром была маленькая душная комнатка, где этот странный человек вел каталог своей коллекции. Стены этой комнатки были густо увешаны подписанными фотографиями и несколькими хорошими эскизами. На обратной стороне каждой рамки был аккуратный маленький номер, записанный также в кожаной книжечке с застежкой — в его обычаях было записывать свои заметки, прежде чем утром, в час молочниц, уйти домой. Люди видели свои лица, но не свои номера — ни один клиент не подозревал об этой кожаной книжечке с застежкой.

В эту комнату приходили старые приятели месье Пужоля на bock [101] кружку (фр.) или petit verre [102] стаканчик (фр.) до начала работы; и иногда, как многие другие коллекционеры, месье Пужоль позволял себе разговориться. Его друзья знали большинство картинок; знали и их истории почти наизусть, не хуже его самого; но, несмотря на это, он нередко утомлял своих гостей, повторяя эти истории, шитые белыми нитками.

«Прекрасная компания, n'est-ce pas [103] не так ли? (фр.) ? — говорил он с усмешкой. — Видите этого человека? О да — по-настоящему великий поэт. Он сгубил себя выпивкой. В те дни это был абсент — они любили абсент, потому что он придавал им храбрости. Когда он приходил сюда, то был похож на испуганную белую крысу, но, Crénom [104] черт возьми (фр.) ! — когда он уходил, то ревел, как буйвол. Конечно же, все это абсент — он придавал им большую храбрость».

Или: «Вот эта женщина — такая интересная голова! Я очень хорошо ее помню, она была немкой. Эльза Вайнинг, вот как ее звали — перед войной она приходила сюда с девушкой, которую подобрала здесь, в Париже. Та была обычной проституткой… занятно это все было. Они были глубоко влюблены друг в друга. Они сидели за столиком в углу — я могу показать вам, за каким столиком они сидели. Они никогда много не говорили и пили очень мало; что касается выпивки, они обе были плохими клиентами, но такими занятными, что я не возражал — я почти привязался к Эльзе Вайнинг. Иногда она приходила одна, приходила рано. «Пу, — говорила она на своем жутком французском, — Пу, она никогда не должна возвращаться в этот ад». Ад! Sacrénom [105] черт возьми (фр.) , она звала это адом! Чудные они, скажу я вам, эти люди. Что ж, девушка вернулась обратно, конечно же, она вернулась, а Эльза утопилась в Сене. Чудные они, ces invertis [106] эти инверты (фр.) , скажу я вам!»

Но не все истории были такими трагичными, как эта; некоторые из них месье Пужоль находил забавными. У него была в запасе уйма рассказов о ссорах, и дюжины — о легких изменах. Он подражал манере речи, жестам, походке — он действительно неплохо умел подражать — и, когда он это делал, его друзья не скучали; они сидели и покатывались со смеху.

И вот месье Пужоль сам смеялся, отпуская шутки, когда тайно наблюдал за своими клиентами. Насколько они с Мэри могли видеть от дверей, Стивен слышала его громкий жизнерадостный смех.

— Господи, — вздохнула Пат, которую не расшевелило даже пиво, — некоторые, кажется, действительно развлекаются этим вечером.

Ванда, которая недолюбливала вкрадчивого Пужоля, и чьи нервы были на пределе, начала злиться. Она услышала особенно грубую божбу, грубую даже для этой эпохи дурацкой божбы.

— Le salaud [107] грязный негодяй (фр.) ! — прокричала она, а потом, разгоряченная выпивкой, добавила и еще более нелестный эпитет.

— Тише! — воскликнула шокированная Пат, торопливо хватая Ванду за плечо.

Но Ванда выступила на защиту своей веры, и в весьма своеобразных выражениях.

Люди начали оборачиваться и глазеть; Ванда была для них немалым развлечением. Дикки усмехалась и ловко провоцировала ее, не сознавая, сколько трагичности было в Ванде. Ведь несмотря на свое нежное и щедрое сердце, Дикки была еще незрелым юным существом, еще не научившимся страху и трепету, и поэтому оставалась лишь юным и незрелым существом. Стивен метнула тревожный взгляд на Мэри, почти собираясь уйти с этой бурной вечеринки; но Мэри сидела, подперев голову рукой, на вид совсем не встревоженная вспышкой Ванды. Когда ее взгляд встретился со взглядом Стивен, она даже улыбнулась, потом взяла сигарету, предложенную Жанной Морель; и что-то в этом спокойном, уверенном безразличии так не шло к ее молодости, что это озадачило Стивен. Ей, в свою очередь, тоже пришлось поскорее зажечь сигарету, а Пат все еще пыталась утихомирить Ванду.

Валери сказала со своей загадочной улыбкой:

— Не перейти ли нам к следующему развлечению?

Они оплатили счет и убедили Ванду отложить свою расправу над вкрадчивым Пужолем. Стивен взяла ее за одну руку, Дикки Вест за другую, и вместе они завлекли ее в машину; после чего втиснулись все остальные — кроме Дикки, которая села рядом с шофером, чтобы указывать путь неосведомленному Бертону.

В «Нарциссе» они были удивлены тем, что на первый взгляд казалось самой прозаической семейной вечеринкой. Было поздно, но середина зала была пуста, потому что «Нарцисс» редко открывал глаза, пока в церквах Парижа не било полночь. За столом, покрытым красно-белой скатертью, сидели патрон и титулованная дама — ее называли «мадам». А с ними была девушка и красивый молодой человек с безжалостно выщипанными бровями. Их отношения друг с другом были… что ж, во всяком случае, эта вечеринка действительно была семейной. Когда Стивен толкнула потрепанную вращающуюся дверь, они мирно развлекались игрой в белот.

Стены комнаты были увешаны зеркалами, которые были густо разукрашены купидонами и густо облеплены мухами. Слабое смешение запахов струилось с кухни, находившейся поблизости от туалета. Хозяин сразу поднялся и пожал руки гостям. В каждом баре, похоже, были свои обычаи. В «Идеале» нужно было разделять с месье Пужолем сальные шуточки; в «Нарциссе» требовалось обменяться торжественным рукопожатием с патроном.