Джон Стейнбек - Короткое правление Пипина IV

— Это вопрос принципа. Это прецедент, — обиженно возразила Мари.

— Дорогая, — сказала монахиня, — ты приехала ко мне за советом или пожаловаться?

— Конечно за советом. Я никогда не жалуюсь.

— Конечно нет, — согласилась сестра Гиацинта и добавила: — Многие приходят за советом, хотя мало кто в советах нуждается и вообще никто им не следует. Но один совет я тебе дать могу.

— Буду очень благодарна, — отозвалась Мари холодно.

— В своей жизни я встречала много мужчин. И могу сказать кое-что о них в целом. Первое: мужчины как дети. Иногда — испорченные дети.

— Полностью с тобой согласна.

— Если они все-таки вырастают — от них никакого проку, мужчины всегда либо дети, либо старики. Но в их детской безответственности и сумасбродстве иногда сквозит величие. Пойми: мне хорошо известно, что большинство женщин умнее мужчин, но женщины смотрят на вещи трезво — и очень редко достигают величия. Иногда я скучаю по своему прошлому. Я привыкла к несуразности и глупости мужчин. Это так разнообразило жизнь.

— Он открыл комету, — сказала Мари, — Академия вынесла ему благодарность. Но камера… это уж слишком.

— Скажи, тебе в самом деле нужен совет?

— Конечно.

— Тогда скажи ему, чтобы он купил камеру. Настаивай на этом.

— Но ведь я была против. Он перестанет меня уважать. Я потеряю лицо!

— Наоборот, — возразила сестра Гиацинта. — Если ты будешь настаивать, он сам не захочет расставаться с деньгами. И наверняка, вместо того, чтобы воевать с тобой, взглянет на вещи трезво. Мужчины — странные существа.

— Я привезла тебе носовые платки, — сказала Мари.

— Какая прелесть! Мари, у тебя золотые руки! А какие нужно иметь глаза, чтобы вышить такой узор!

— У меня всегда было хорошее зрение, — ответила Мари.

Когда мадам вернулась в дом номер один по авеню де Мариньи, она обнаружила, что большие двойные двери гостиной распахнуты настежь, а муж ковыряется маленькими блестящими инструментами в своем телескопе.

— Я все обдумала, — сказала мадам, — и мне кажется, ты должен купить камеру.

— Что-о? — переспросил месье.

— А почему бы и нет? Тогда тебя наверняка изберут в Академию.

— Ты очень добра, — сказал месье. — Но я тоже все обдумал и решил. Прежде всего — самое необходимое. Пока я обойдусь тем, что у меня есть.

— Умоляю тебя.

— Нет, — ответил он.

— Я приказываю!

— Дорогая, не забывай, кто глава семьи. Мы не в Америке. Не хватало еще, чтобы куры кукарекали.

— Прости, — сказала Мари.

— Пустяки, мадам. А сейчас я должен приготовиться к ночи. Метеорный поток продолжается, дорогая. Звездам нет дела до наших проблем.

Сверху донесся грохот и лязг. Месье Эристаль задумчиво посмотрел наверх.

— Не знал, что Клотильда дома.

— Это медный столик в коридоре. Клотильда говорит, он все время на нее налетает. Надо бы его переставить.

— Пожалуйста, Мари, не пускай Клотильду на террасу. А то на бедняжку налетит мой телескоп.

Спустившись по лестнице, Клотильда величаво вплыла в гостиную. Платье едва не лопалось на ее пышных формах. С плеч свисала крошечная шкурка какого-то несчастного зверька, отчаянно вцепившегося в собственный хвост.

— Дорогая, ты уходишь? — спросила мадам.

— Йес, мама. У меня кинопробы.

— Опять?

— С режиссером не поспоришь, — ответила Клотильда.

Месье поспешил заслонить собой телескоп. Но дочь благополучно проследовала мимо двери на террасу, разве только споткнулась о порог.

— Так значит, у тебя уже есть режиссер? — спросил месье.

— Само собой. Он подбирает актеров для фильма по роману «Принцесса-голодранка». Там девочка-сирота, и…

— И выясняется, что она — принцесса. Типично американский роман.

— Ты что, читал его?

— Нет, дорогая. Но я знаю.

— А откуда ты знаешь, что он американский?

— Преувеличенный интерес к принцессам — характерная черта американцев. Вдобавок они всегда были неравнодушны к сказке про Золушку.

— Золушку?

— Тебе стоило бы прочитать эту сказку, дорогая.

— Грегори Пек будет играть принца.

— Ну конечно, — сказал месье. — Если бы роман был французский, оказалось бы… осторожно, ради Бога, отойди от телескопа! Я уже настроил его для сегодняшней ночи.

Когда дочь удалилась, вышла во двор и железные ворота лязгнули за ее спиной, мадам сказала:

— Лучше бы она продолжала писать романы. Хоть бы дома бывала чаще. Скорей бы уж она нашла себе приличного молодого человека из хорошей семьи.

— Сперва нужно стать принцессой, — ответил ее муж. — Они все об этом мечтают.

— Не стоит над ней смеяться.

— Я и не смеюсь. Помню себя в ее возрасте. Мечты казались реальностью.

— Я вижу, вы в хорошем настроении, месье.

— Да, я доволен, Мари. Ведь целую неделю со мной будут, — месье ткнул пальцем вверх, — мои друзья!

— И ты будешь ночами торчать на террасе, а днем — отсыпаться.

— Именно так, — ответил месье Эристаль.

События 19** года во Франции следует изучать не в связи с их уникальностью, а скорее в связи с их неизбежностью. Изучение истории хотя и не позволяет делать предсказаний, все же помогает предвидеть наиболее вероятный поворот событий.

Для французского правительства характерно получать вотум недоверия. То, что в других странах называется «нестабильностью», во Франции — норма. Лорд Коттин сказал: «Во Франции анархия — обычный отклик на происходящее, — и добавил: — Стабильность для француза — непереносима, как тирания». К сожалению, мало кто был способен услышать и понять лорда.

Миллионы яростных и страстных слов написаны о недавнем французском кризисе и кризисе кризиса. Бесстрастное и скупое перо историка отобразило бы эти события так: когда двенадцатого февраля 19** года месье Руморга наконец вынудили поставить на голосование монакский вопрос, результат никого не удивил. Многие из окружения месье Руморга решили, что он с удовольствием покинул пост премьер-министра. Месье Руморг являлся не только почетным главой протокоммунистической партии, но и признанным авторитетом в области психоботаники. Он неохотно принял пост премьера — ведь из-за этого ему пришлось отложить опыты по исследованиям болевых ощущений у растений, которые он много лет проводил в лаборатории в Жуан-ле-Пен. Только специалисты по психоботанике знали о фундаментальной монографии профессора Руморга «Тенденции и симптомы истерии красного клевера», воспроизводящей развернутое письмо профессора в Академию наук. Академический триумф над критиками (иные в злобе дошли до того, что публично объявили профессора клевероманьяком) еще более охладил его желание руководить своей партией и Францией в придачу. Газета «Война за мир», хотя и стоявшая в оппозиции к протокоммунистам, почти дословно процитировала месье Руморга, заметив, что с истерией белого клевера, при всех его недостатках по сравнению с красным, легче справиться, чем с избранниками французского народа.