Евгений Чириков - Юность

Я выслушал свою тайную кличку и перепугался: а вдруг рядом шпион! И стена радостно застучала:

— Г-е-н-к-а, Г-е-н-к-а…

— К-т-о-т-ы?

— К-а-с-я-н-о-в.

— В-а-с-к-а?

— Д-а.

— К-о-г-д-а?

— Н-о-ч.

— Н-а-ш-л-и?

— Н-т.

Вот так история! Близко ходят около нашей нелегальной библиотеки, а найти не могут. Опасность, однако, близко…

— З-а-ч-т-о?

— О-б-ы-с-к, н-а-ш-л-и х-и-т-р-у-ю м-е-х-а-н-и-к-у.

— С-к-о-л-ь-к-о?

— О-д-и-н.

Дурак, держит по ночам у себя в квартире «Хитрую механику»!.. Постукал еще, узнал кое-какие новости и попросил больше не стучать: загремел засов двери, кто-то входил в камеру.

— Если будете перестукиваться, пожалуюсь полковнику и не получите завтра свидания…

— Я? перестукиваюсь? С чего это вы взяли?.. Да я не умею и перестукиваться-то!..

— Что же, сама стена стучит?

Лучше пока воздержаться: ждал-ждал, почти дождался и вдруг не дадут. Эх, опять стучит Касьянов…

— М-о-л-ч-и, о-п-а-с-н-о.

Суббота… Завтра, завтра… Последний день моих мучений!.. Он был бы длиннее всех предыдущих, если бы не было бани и всенощной…

— В баню желаете?

— Да, да… Конечно!

— Собирайтесь!

— Сию минуту…

Э, да сегодня тает. Ласковый денек! Весной пахнет. На карнизах башен огромные ледяные сосульки роняют тяжелые капли. На тюремной крыше каркает ворона. Тропа к бане сыроватая. Мокрый воздух. Захотелось поговорить с вороной: махнул ей шапкой, она полетела и закаркала:

— Кар-карл-карл!

Хорошо! Возьми меня, ворона, с собой полетать над Зоиным домом!

В бане мылся медленно, лениво, стараясь протянуть побольше времени. Говорить с стражником не хотелось. Бултыхался в воде, потихоньку мурлыкал и взбивал в шайке пузыристую мыльную пену.

— Масленая на дворе…

— Что ты говоришь?..

— Блины скоро, а там пост…

— Да, а там — Пасха! Христос воскрес!.. Политический ведь Он был…

— А вы полно… грех так-то…

— А как же!

Начал объяснять. Стражник покачивал головой и вздыхал:

— Так-то оно так, а всё-таки…

— А за что Его распяли, — знаешь?..

— Жиды Его…

— Свой народ.

Заспорили. Стражник рассердился.

— Ну, мойтесь, мойтесь, а то и ничего… Одевайтесь! Не наше дело…

Не хотелось есть, оставил обед нетронутым. На прогулке всё смотрел, как падают с сосулек водяные шарики, и как воробьи дерутся на сырой голой березе, каким-то образом попавшей на тюремный дворик, где прогуливались политические. Шуба на плечах казалась сегодня тяжелой, ходил нараспашку, часто смотрел в небо и жадно глотал влажный воздух. До, всенощной томился, словно умирающий. За всенощной пришел в умиление, молился Богу, верил в Него, просил не открывать нелегальной библиотеки и благодарил за скорое свидание с Зоей. А ночью… ночью метался в постели, как больной в жару, и не находил удобного положения. Вставал, ходил, пил воду и, раскрыв фортку, прислушивался, как где-то беспокойно лаяли собаки, и смотрел на одинокую звезду, синеватым огоньком смотревшую с синих небес ко мне в камеру… Разговаривал с ней о Зое:

— Быть может, и Зоя теперь смотрит на тебя… А если она спит уже, загляни к ней в окно и тайно разбуди сердце и шепни о том, как тоскует ее милый…

Захотелось писать стихи. Подошел к стене и стал царапать спичкой:

— Тук-т-т-т-тук!..

Не спит Касьянов, мешает писать стихи. Чего еще тебе надо:

— Тук!

— Н-е-с-п-и-ш?

— Д-а.

— Ч-т-о д-е-л-а-е-ш-ь?

— Х-о-ж-у.

— Я т-о-ж-е…

Ах, как мучительно долга эта последняя ночь перед свиданием!..

…Словно кто-то подтолкнул в сердце: раскрыл глаза и вспомнил: сегодня — свидание…

— Зоя, Зоя, Зоя!.. Белая девушка с золотыми тяжелыми косами!

Начал готовиться к встрече: тщательно умылся, надел лучшую одежду, вместо зеркала посмотрел в рефлектор жестяной лампочки, покрутил усики. Уже всё готово, а до свидания остается еще больше трех часов. Не стоят ли мои часы? Нет, идут. Ходил по камере и в такт шагу потихоньку напевал:

Кружилась голова от беспрерывного круговращения. Я бросался в постель и, сжимая руками подушку, шептал:

— Скоро ли?

Часы раскрыты. То и дело смотрю на них и сержусь: совсем не двигаются, проклятые. Лучше не смотреть. Идут… Отпирают камеру…

— Пожалуйте на свидание!

Вскочил и задохнулся от волнения и радости…

— Погодите!.. Выпью воды…

— Шапку-то захватите!..

— Ах, да… шапку… Отлично! Вот… Где же она, шапка?.. Экое наказание!..

— Вон она, на кровати!..

— Кто пришел?

— Не могу знать.

— Старая или молодая?

— Нам неизвестно…

Бегу по длинным коридорам, стражник едва поспевает за мной. Словно лечу: замирает дух и щекочет под сердцем, не могу сдерживать смеха…

— А вы, господин, не бегите… Этого не полагается… Направо, направо!

Вот и контора. Незаметно перекрестился и вошел в будку, похожую на телефонный чуланчик. Проволочная решетка. Через нее видна женщина в черном и жандармский ротмистр…

— Мама!

Мама вздрогнула и озирается: не понимает, откуда раздался мой окрик.

Ротмистр показал ей на стул, около решетки, и она торопливо приблизилась.

— Мама!..

— Геня, Геня!.. Что ты наделал!..

Мать опустила голову и заплакала. Я смотрел на мать, и мне самому хотелось плакать: бедная старушка, похудела, состарилась еще больше и никак не поймет, что я не простой арестант, не обыкновенный преступник, и что мать должна не плакать, а гордиться таким сыном. Как ей это растолкуешь?..

— Мама! Не плачь… Ничего скверного я не сделал… Давай лучше поговорим, а то не успеем: свидание очень коротенькое…

— Что теперь с тобой будет?!. Господи, помоги перенести это!.. Я…

Путаясь в словах и глотая слезы, мама стала рассказывать мне о своем разговоре с полковником и просить меня во всем сознаться чистосердечно.

— Полковник сказал, что тогда сейчас же выпустят…

— Не верь! Не в чем мне сознаваться.

— Тебя хозяйский сын смутил… Знаю я… Ты увлекаешься, а другие этим воспользовались…

— Мама, не стоит об этом говорить. Я здоров и весел, ничего не боюсь и прошу тебя не волноваться. Ничего у меня не нашли и вообще…

Подошел ротмистр и заметил:

— Разговаривать о деле нельзя, мадам. Говорите о частных делах…

— Я говорю со слов полковника…

— Не надо, мама!.. Не ищи там друзей… Скажи, понравилась тебе моя невеста?.. Придет она сегодня сюда?..

— Я не знаю, Геня, какая невеста… Видела раз у полковника девушку…

— Ну вот она и есть!.. с золотыми косами!..

— А полковник мне говорил, что была еще другая и тоже назвалась твоей невестой и просила свидания…