Журнал Юность - Журнал `Юность`, 1973-3

По ночам юнцов она снедала:
Где же вы, грядущие года!
Нет, подобной жажды идеала
Старый мир не видел никогда!

И на сходке где-нибудь под липкой
С глупой ребятнёю на руках
Бабы с зачарованной улыбкой
Слушали о будущих веках.

Сохранились дневники и письма…
Комиссары, кончив путь мирской,
Умирали, к солнцу коммунизма
Руки простираючи с тоской…

Мучёников жребий — не веночек.
…Бытие вся жизнь у них — не быт!
И глаза юны, хоть позвоночник
Шашкой перебит!

И я себя ещё поберегу,
И я ещё превратностям не сдамся!
В жестоком споре, в дружеском кругу
Я твердо целью выстоять задамся.

Но через годы, может быть, вполне —
Табачный дым плывет, светает рано,
И очень просто скажут обо мне,
Что он ушел и не допил стакана…

Преклоните голову пред павшим…
Человек же рухнул в пустоту!
Захлебнувшись криком в рукопашном
Или валидол держа во рту!
Голову пред павшим преклоните…
Он одним ударом разрубил
Эти вот тонюсенькие нити…
Ими он привязан к жизни был.
Кем бы он ни пал, он пал героем,
Тут неважно: воин или нет.
Мы равно знаменами покроем
Стол простой и воинский лафет.

Отец, папаша, батя
не ведал докторов,
с медслужбою не ладя,
был тучён и багров…
В семнадцатом когда-то
он сапоги надел…
С тех пор удел солдата
и был его удел.
Когда, я помню, даже
он спал, то сквозняки
гуляли, и на страже
стояли сапоги.
Он был на слово краток,
как истый строевик…
И был в уме порядок,
лихой солдатский шик!
Он был такого сорта,
что знал: вот — да, вот — нет,
он был уверен твердо,
что значит тьма и свет…

Ты слишком много взял, пожалуй,
С одной журнальной полосы,
Ты столько книжек знаешь, малый!..
…Примись-ка лучше за азы.

Ты столько прочитал упрямо,
Так высоко поднялся ввысь…
А ты сложи-ка слово «ма-ма»,
А ты за азбуку возьмись!

Ты все читал, почти что спятя,
Ты за томами брал тома…
А ты сложи-ка слово — «дя-дя»…
Дорога. Дерево. Дома…

Ты все постиг на этом свете,
Тебя он вовсе не потряс!..
А ты смотри, как смотрят дети,
Смотри, как смотрят в первый раз…

Полуулыбка сфинкса
Уже я с тайной мира свыкся,
живу легко день изо дня…
И потому загадка сфинкса
уже не мучает меня.
Но видел раз, как деловито
у храма охраняла дверь
изваянная из гранита
то ль женщина, а то ли зверь.
Я был захвачен вечной спешкой,
дал мелочь продавцу газет…
…Но странною полуусмешкой
я все «же был тогда задет.

И я ещё задумаюсь о том,
что значит правда и что значит совесть…
Я не из тех,
кто тягостным постом
себя терзает, в монастырь готовясь.
…Мирская совесть тонкая, как нить!..
И я живу, и радуюсь, и стражду.
…А сложность в этом, чтоб соединить
с желаньем счастья нравственную жажду.

Из исторических событий
лишь остается смутный гам…
Я вижу:
вот идет Овидий
по бессарабским берегам.
Где в чайной райпотребсоюза
на окнах шторки парусят,
его ждала, быть может, муза
почти две тыщи лет назад.
И, может быть, среди райцентра
бродил певец «Метаморфоз»,
где о поднятии процента
толкует молодой завхоз.
Облокотясь на спинку стула,
я взял салатик и вина…
И вечность, может быть, дохнула
сквозь шторки узкого окна.

Было время, робко у портала
белый голубь брал из рук зерно…

…В этом мире тайного не стало!
Все открыто! Все обнажено!
Вот она танцует в зале голой!
Рядом с нею обнаженный друг!..

…Но и нынче белоснежный голубь
всё-таки клюет зерно из рук.

Он так и остался навек чудаком.
Что надо ещё для заики!!
Как будто натерли лицо наждаком!..
Все книги, и книги, и книги.
Вот так и прошел он по свету рябым
С улыбкой к растеньям и детям…
А то, что той женщиной не был любим,
Ну что же поделаешь с этим!..
Я видел: до пятого шёл этажа,—
А лестница в доме крутая! —
Массивную книгу под мышкой держа,
Другую упрямо листая.

Из отдаленных тайников
Инстинкта
он вопит,
из глыби.
Без чешуи и плавников
Поэт подобен все же рыбе!

Он как тот крохотный малек,
А это ведь не побасенки!
Что в путь поплыл — а путь далек! —
В Шексну, один, из Амазонки.

Он чует истину нутром!
Ничто на свете не поможет!..
…Но оперенная пером
Рука дать промаха не может.

Сараево с рассвета,
Наверно, неспроста
Ушло от Магомета
И не нашло Христа.
Но день не обездолен,
Он солнцем обогрет.
И с тенью колоколен
Не спорит минарет.
Играет в спину сплину
Весенняя свирель.
И зеленью в долину
Спускается апрель.
Легка его осанка.
И в сутолоке дня
Заступница Десанка
Освободит меня
От сроков и зароков,
Предлогов на подлог,
От будущих пророков
Сегодняшних тревог.
И тенью в день, за снами
Исчезнет не спеша
Прикрытая усами
Усмешка усташа.
И ты в свои тетради
Поэзию зови,
Помилованья ради
По принципу

Излетом птиц из лета
Не кончится июль.
Тоска в глазах Изета,
Как абсолютный нуль.
В кюветах придорожных
Опавшая листва.
И одинок художник
Под деревом родства.
Из тьмы времен, из света
Идет его стезя.
И из судьбы Изета
Изъять любовь нельзя.
Под знаком зодиака
Слепая ночь черна,
И каждая собака
Своим зубам верна.
Ломает смету лето,
И рушится уют.
И соловьи рассвета
На дереве поют.

Я окружил себя стеною,
Мне не найти проход в стене.
Все ниспровергнутое мною
Теперь на плечи давит мне.
Несу свой груз любви и фальши,
И застит зренье пелена.
Иду в упор к стене, но дальше
Отодвигается стена.
Мне надо выбраться из круга,
Переступить проклятый круг.
За гранью страха и испуга
Увидеть вольной воли луг
И вдруг понять: что там не ново,
Что он на замкнутый похож.
В нем тот же строй, и то же слово,
И так же слово точит ложь,
И так же оживает слово,
И дождик пестует траву.
А круг смыкается, и снова
Я страстью вырваться живу.