Роберт Уоррен - Потоп

Да, выпивка, — они тут много пили. Бред работал, ничего не скажешь. Он написал повесть, получил за неё кучу денег и писал другую. Но ночи напролёт они играли в покер. Бред завёл новую компанию — молодых инженеров из Административного совета долины Теннесси, работавших на плотинах в Кентукки и строивших там заводы, а также всяких проходимцев вроде этого красавца Джибби Джексона, который появился неведомо откуда и женился на порядочной девушке с приданым в миллион акров орошаемой земли. Он вечно щеголял в дорогах сапогах для верховой езды, бриджах и белом шёлковом шарфе, как лётчики в первую мировую войну, раскатывал на роскошной спортивной машине и проводил почти всё своё время, соблазняя школьниц в разных городах западного Теннесси. Ужасный негодяй. Бред смеялся и говорил, что он негодяй, и тут же добавлял: «Но мне он принесёт двадцать пять тысяч долларов, дайте только изобразить его на бумаге!»

Кстати, я думаю, что Бред заработал на Джибби ещё больше. Но не на книге. Ведь это он Джибби вывел в своём последнем фильме. Я его видела, тот, что называется «Сон Иакова». Там тип вроде Джибби приезжает и женится на девушке вроде Риты Джексон, дурно с ней обращается, и его убивает старый негр из их имения, который предан Рите и не хочет сказать, за что он убил её мужа. Фильм такой, что хуже не бывает! Я сидела в темноте, и меня так и передёргивало от стыда за Бреда, честное слово. Но потом я подумала, что, может, он не виноват, может быть, его сценарий испортили.

Но настоящего Джибби никто не убивал. Он просто разорился в пух и прах. В сельском хозяйстве он ровно ничего не понимал. Швырялся деньгами, заложил землю Риты и даже, несмотря на высокие военные цены, потерял всё, и пришлось им уехать. Рита к тому времени выглядела старухой.

Но я-то хочу сказать, что в Фидлерсборо всё уже было по-другому — там пили и до утра играли в покер.

А Летиция играла с Бредом наравне, она была там единственной женщиной, пока я не приехала. Иногда она для смеха надевала зелёный козырёк, а однажды шутки ради даже закурила сигару. Видно, надеялась, что юмор не даст им распускаться. И, наверное, была права. Потому что как-то раз, уже летом, когда она была нездорова и не пошла с ними играть, разразился скандал, произошло что-то очень гадкое, а что, я так толком и не знаю.

Да, там всё изменилось. И перемены, как видно, происходили постепенно, всю зиму. Казалось, что и Летиции и Бреду нечего делать в Фидлерсборо. Они просто тут живут, а к ним откуда-то приезжают люди, пьют и играют в покер. Или в бридж. Приезжают даже из Нашвилла и Мемфиса, иногда с девушками.

Но у Бреда всё ещё оставались его болотные друзья — товарищи по охоте и по рыбалке. Он с ними уходил в лес. А иногда брал с собой и Летицию. Она рисовала то, что видела там, на болотах. Говорила, что напишет портрет Лупоглазого.

И написала. Вы видели его в той комнате, где чучела птиц и зверей. Он хорошо получился — такой, как был, спокойный, будто чего-то ждёт, и зрячий глаз пристально смотрит, словно всё видит. Летиция и Лупоглазый — они отлично ладили. Бывало, она его дразнит, а он…

Бредуэлл Толливер встал из-за стола и посмотрел на часы. Было без десяти минут два часа ночи, как раз то время, когда давным-давно, в Дартхерсте, радиатор издавал свой последний отчаянный лязг, серая изморозь, как бельмо на глазу старика, затягивала окно, отгораживая беспросветную темноту ночи, и когда он поднимал глаза от старенького «оливера», перед ним в мистическом облаке табачного дыма возникало видение Ривер-стрит. Но там, вспомнил он, было восточное стандартное время. А тут центральное стандартное время.

Он выключил свет и ощупью вышел из тёмного дома. Стоя на шоссе, на которое где-то там выходила Ривер-стрит, он посмотрел на приземистые очертания дома. Потом повернул на север, к городу, и зашагал. Луна опускалась на запад. Там свет её выбелил громаду тюрьмы. Он сделал невидимыми лучи прожекторов на угловых башнях. Лунный свет наводнял землю. В этом свете Ривер-стрит плыла как видение.

Глядя перед собой, он упорно шёл к ней.

Перед домом Партлов он остановился. Посмотрел на его белую тесовую обшивку, тёмные окна, на скромную пряничную резьбу крыльца, на высокие, тонкие кирпичные столбики, так ненадёжно державшие дом над чёрной землёй и густыми пятнами тени, а над всем этим — на чёрную, крытую толем крышу, где зернистая поверхность то там, то сям ловила мерцающие отблески луны.

Фасад был в тени. Дом был замкнут в себе, ограждён от внешнего мира, погружён в свою дремоту; покойно сложив руки, он спал. Бред подумал о Леонтине Партл, спящей в этом доме. Он подумал о комнате с плотно задёрнутыми занавесками, темнее самой тьмы, и в этой тьме её обнажённое тело поразительной белизны. Она спала и светилась в темноте. Он закрыл глаза и вдруг вжался лицом в душистую мягкость её живота. В этой мягкой, душистой, абсолютной тьме он не мог ничего видеть. Но знал, что её белизна светится вокруг него, вокруг его уткнувшегося вниз, ослепшего лица.

— Господи, — произнёс он вслух.

Губы у него пересохли. Луна катилась на запад. Где-то в горах за его спиной закричала сова. Потом закричала снова своим низким, как выдох, гуком уже где-то вдалеке.

Он свернул на дорогу и пошёл дальше.

Прошёл мимо поваленного дерева на обочине, мимо заброшенного дома Томвитов с выбитыми стёклами, мимо пустырей, где сухие стебли лаконоса торчали над вылезающей из земли полынью, и светлая зелень полыни серебрилась в бледном свете луны, мимо церкви. Постоял на дороге, поглядел на кладбище, где плиты в этом свете белели, как кости, а трава на немногих могилах, где её скосили, белела от росы.

Никто не станет косить траву на могиле Израиля Гольдфарба. Интересно, где же его могила? Он придёт опять. Снова попытается её найти. Он вдруг решил, что непременно её найдёт.

Он двинулся к городу по Ривер-стрит. Загляделся на галантерейный магазин Перкинса, где над тротуаром навис железный козырёк, и увидел, что из витрины ему преданно улыбается восковой манекен. Загляделся на почту: на кафе «Вовек не пожалеешь», на старую бильярдную с разбитой стеклянной дверью; на окно пустого магазина, где покоробленная ветхая картонка сообщала о былых баскетбольных баталиях; на кинотеатр «Лицей», где обрывки выцветшего плаката, рекламировавшего последнюю новинку, всё ещё висели на доске возле билетного киоска. Подошёл поближе, чтобы разглядеть эти слинявшие обрывки, но так и не разобрал, что там написано. Ему удалось прочесть только:

Остальные буквы выцвели, стёрлись или были оборваны. Но он догадался: «Американец в Париже». Этот фильм вышел сто лет назад. В 1951 году. Отхватил четыре «Оскара». Что же, он тоже как-то раз отхватил «Оскара».