Эмиль Золя - Западня

Однако в понедельник, — у Жервезы как раз был сытный ужин: остатки фасоли и пол-литра вина, — она убедила себя, что ей следует пройтись, чтобы нагулять аппетит. Письмо из больницы, лежавшее на комоде, мозолило ей глаза. Выпавший снег растаял, зима стояла сиротская, пасмурная и мягкая, но в воздухе все же чувствовался бодрящий холодок. Она вышла из дому в полдень, так как идти надо было далеко — на другой конец Парижа, а ее хромая нога вечно тащилась позади. Да и народу на улицах было полным-полно; впрочем, смотреть на прохожих было занятно, и она не заметила, как добралась до места. Когда в больнице она назвала себя, ее сразу ошарашили: оказывается, Купо выловили из реки, он бросился в воду с Нового моста, вообразив, что дорогу ему загородил страшный бородатый человек. Ну и прыжок! А почему Купо попал на Новый мост, этого он и сам не знал.

Служитель повел Жервезу в палату к мужу. Поднимаясь по лестнице, она услышала вопли, от которых мороз подирал по коже.

— Ну и концерт, а? — сказал служитель.

— Кто это?

— Да ваш муженек! Он орет так уже третий день. И пляшет к тому же. Вот увидите.

Боже милостивый, какое зрелище! Жервеза остановилась как вкопанная. Стены были сплошь обиты чем-то мягким; на полу лежали в два ряда тюфяки, а в углу валялся матрац и подушка, — больше в палате ничего не было. Вот здесь-то и плясал и вопил Купо. Прямо-таки карнавальный ряженый, но ряженый не смешной, а страшный, в лохмотьях, судорожно дергавший руками и ногами. Забавного в нем не было ничего, ровно ничего! А от его жуткой пляски волосы становились дыбом. Да и нарядился-то он выходцем с того света! Черт побери, какие прыжки! Он натыкался на закрытое тюфяком окно, пятился, отбивая такт руками, и так отчаянно тряс ими, словно хотел оторвать их и швырнуть вам в физиономию. В кабаках встречаются шутники, подражающие этой пляске, только подражают они плохо, — надо видеть пьяницу в белой горячке, чтобы понять, как здорово это получается. И музыка тоже у них особенная — беспрерывные вопли, словно перебранка на карнавале или хриплый вой, похожий на рев тромбона, который часами вырывается из широко открытого рта. Что до Купо, то он выл, как пес, которому перебили лапу. Словом, оркестр, валяй громче! Кавалеры, приглашайте дам!

— Господи боже, что это с ним?.. Что с ним такое? — повторяла Жервеза в ужасе.

Студент-медик, толстый розовощекий блондин в белом халате, спокойно сидел на стуле и что-то записывал в тетрадь. Случай был любопытный, и студент не отходил от больного.

— Побудьте здесь немного, если хотите, — сказал он прачке. — Но стойте тихо… Попробуйте заговорить с ним, только вряд ли он вас узнает.

В самом деле, Купо, казалось, даже не заметил жены. Она плохо разглядела его вначале — так сильно он дергался. Но когда она посмотрела на больного вблизи, сердце у нее упало. Возможно ли, чтобы у ее мужа было такое страшное лицо, налившиеся кровью глаза и запекшиеся губы? Если бы Жервезе не сказали, что это Купо, она б его не узнала. К тому же непонятно, почему он все время строил гримасы: кривил рожу, морщил нос, втягивал щеки — не лицо, а звериная морда. Он был так разгорячен, что от него шел пар, кожа блестела, как лакированная, а пот катился градом. И, несмотря на эту шутовскую пляску, чувствовалось, что ему плохо, голова у него отяжелела, а руки и ноги болят.

Жервеза подошла к студенту-медику, который выстукивал пальцами какой-то мотив на спинке стула.

— Скажите, сударь, на этот раз он серьезно болен?

Тот молча кивнул головой.

— Скажите, что это он болтает? Слышите?

— Он говорит о том, что ему мерещится, — прошептал молодой человек. — Тише, не мешайте мне слушать.

Купо что-то бормотал прерывающимся голосом. Однако в его глазах прыгали веселые огоньки. Он вертел головой и расхаживал по палате, словно гуляя в Венсенском лесу.

— До чего же здесь занятно, до чего шикарно… — говорил он сам с собой. — Кругом балаганы, как на ярмарке. И музыка задорная! Ну и гулянка, пир горой! Они там прямо на голове ходят. А, вот и иллюминация! Красные шары поднимаются, летят все выше!.. Ой-ой, сколько фонариков под деревьями!.. Хорошо здесь! Вода брызжет повсюду, фонтаны, водопады… Вода поет, как детишки в церкви… А фонтаны-то, загляденье!

Он вытягивал шею, словно прислушивался к тихому журчанью воды, и с удовольствием вдыхал воздух, наслаждаясь свежей водяной пылью воображаемых фонтанов. Но лицо его постепенно менялось, и вскоре на нем отразился ужас. Он согнулся и стал быстро бегать вокруг палаты, глухо бормоча угрозы.

— Опять здесь эта шайка!.. Так я и знал… Молчать, сволочи! Смеяться надо мной вздумали?! Это назло мне вы пируете и орете со своими шлюхами… Я вас изничтожу в вашем балагане!.. Оставьте меня в покое, черти окаянные!

Он сжал кулаки, потом хрипло вскрикнул и побежал еще быстрее, пригнувшись к самому полу. Зубы у него стучали от безумного страха.

— Хотите, чтоб я утонул? Нет, я не брошусь в реку!.. — бормотал он, заикаясь. — Напустили тут воды… Нет, я не брошусь!

Водопады отступали при его приближении и надвигались, когда он пятился. Вдруг он тупо огляделся и прошептал еле слышно:

— Вот так штука, они подкупили врачей — все против меня!

— Я ухожу, сударь, до свиданья! — сказала Жервеза студенту-медику. — Сил моих больше нет, приду в другой раз.

Она и вправду вся побелела. Купо, потный, измученный, все так же скакал от окна к матрацу, от матраца к окну. Тут Жервеза убежала. И хотя она стрелой неслась по лестнице, отчаянные вопли мужа преследовали ее до самого низа. Боже мой, как хорошо на улице! Наконец-то можно вздохнуть.

Вечером в доме на улице Гут-д’Ор только и говорили о диковинной болезни Купо. Боши, которые давно уже ни в грош не ставили Хромушу, зазвали ее на этот раз в привратницкую и угостили смородинной наливкой, чтобы выведать все подробности. Туда же пришла г-жа Лорийе, а за ней и г-жа Пуассон. Толкам не было конца. Бош знавал пьяницу-столяра, который выскочил нагишом на улицу Сен-Мартен и отплясывал там польку, пока не умер. Этот парень пил абсент. Женщины прыскали со смеху: история казалась им забавной, хотя в ней не было ничего веселого. Собравшиеся не вполне представляли себе болезнь Купо; тогда Жервеза растолкала их, крича, чтобы ей очистили место, и тут же, на глазах у всех, принялась метаться, вопить, прыгать и корчиться, делая отвратительные гримасы. Да, честное слово, это похоже как две капли воды! Зрители были вне себя от изумления: нет, человек не может вынести такую пляску более трех часов! Но Жервеза жизнью клялась, что Купо не знает ни минуты покоя и беснуется уже тридцать шесть часов подряд. Впрочем, кто ей не верит, пусть пойдет и поглядит сам. Г-жа Лорийе, однако, решительно отказалась: благодарю покорно, она бывала в больнице святой Анны и ни за что туда не пойдет, да и мужа не пустит. А Виржини, у которой торговля шла все хуже и хуже, лишь уныло прошептала, что жизнь не всегда удачно складывается, ей-богу, далеко не всегда! Допили наливку, и Жервеза простилась со всей компанией. Стоило ей замолчать, как она начинала смотреть в одну точку широко открытыми глазами, словно помешанная. Вероятно, ей мерещилась жуткая пляска мужа. Проснувшись на другой день, она решила, что ноги ее больше не будет в больнице. Да и к чему туда идти? Она не хочет свихнуться, подобно Купо. Но она то и дело впадала в глубокую задумчивость и, как говорится, была не в себе. А интересно все-таки знать, неужели муж по-прежнему откалывает коленца? И когда пробило двенадцать, Жервеза уже не могла усидеть на месте; она даже не заметила, как дошла до больницы, — такой одолевал ее страх и любопытство: что-то ее там ожидает?