Эмиль Золя - Западня

— Ба, да это ты? Здравствуй!.. Ну, брось шутки шутить! Не щекочи меня волосами.

Он проводил рукой по лицу, дул на воображаемые волосы, чтобы они не лезли ему в рот.

— Кого вы видите? — спросил студент-медик.

— Ясное дело, жену!

Но он смотрел на стену, повернувшись к Жервезе спиной.

У Жервезы душа ушла в пятки, и она тоже уставилась на стену, ища там самое себя. А Купо все болтал:

— Зубы-то мне не заговаривай… Не хочу я, чтобы меня привязывали… Ишь ты, разоделась, шикарное платье нацепила. Откуда у тебя этот наряд, стерва? Где хвостом вертела, потаскуха? Погоди, я с тобой разделаюсь!.. А, ты прячешь за юбкой своего хахаля! Кто он такой? Посторонись, дай я погляжу. Будьте вы прокляты, это опять он!

И Купо с размаху ударился головой о стену, но толстая обивка смягчила удар. Слышно было только, как больной с глухим шумом свалился на матрац.

— Кого вы видите? — опять спросил студент.

— Шляпника! Шляпника! — заорал Купо.

Молодой человек стал расспрашивать Жервезу, но она пролепетала в ответ что-то невнятное; эта сцена напоминала ей самые тяжелые минуты ее жизни. А кровельщик вовсю работал кулаками.

— Ну-ка, выходи один на один, приятель! Пора нам с тобой расквитаться! А, ты заявился с этой гнидой под ручку, при всех смеешься надо мной! Задушу, задушу голыми руками, да, да!.. Брось бахвалиться… Получай по морде! Бей его, бей его, бей!..

Он бил кулаками по воздуху. Ярость обуяла его. Пятясь, он наткнулся на стену и вообразил, что противник напал на него сзади. Он обернулся и принялся неистово колотить по стене. Он прыгал, бросался из угла в угол, налетая на мнимого врага животом, боком, плечом, катался по полу и опять вскакивал на ноги. Кости у него трещали, тело шмякалось на пол, как узел мокрого белья. И все это с дикими угрозами, свирепыми гортанными криками. Но, как видно, борьба оборачивалась не в его пользу: дыхание Купо участилось, глаза вылезли на лоб, и понемногу на него напал детский страх.

— Спасите, убивают!.. Убирайтесь вы оба! Ах, сволочи, они еще насмехаются надо мной! Теперь эта шлюха повалилась вверх тормашками. Так и есть… Мерзавец, да он убивает ее! Отрезал ей одну подпорку, другая лежит на земле, брюхо распорото, кровь так и хлещет… Боже мой, боже мой!..

Страшный, всклокоченный, весь в поту, он пятился, отчаянно размахивал руками, как будто отгоняя чудовищное видение. Вдруг он пронзительно вскрикнул раз, другой и, оступившись, рухнул навзничь на матрац.

— Сударь, сударь, что с ним? Он умер? — спросила Жервеза, стиснув руки.

Студент-медик подошел к Купо и перетащил его на середину матраца. Нет, больной не умер. Его разули; босые ноги лежали рядышком и быстро дергались, как бы отбивая такт.

В эту минуту вошел врач. Он привел с собой двух коллег — тощего и тучного, которые, как и он, были при орденах. Все трое наклонились и, не говоря ни слова, стали разглядывать больного, затем вполголоса быстро заговорили между собой. Они раздели Купо до пояса, и, встав на цыпочки, Жервеза увидела голое тело мужа. Дрожь перешла теперь с конечностей на все туловище: оно тоже дергалось в дикой пляске. Ну, дальше ехать некуда! Он весь сотрясался, точно в приступе бурного веселья, бока раздувались, как мехи, а брюхо чуть не лопалось от безмолвного хохота. Да, каждая клеточка на теле трепыхалась! Мускулы сжимались и разжимались, кожа дрожала как на барабане, волосы на груди шевелились и вставали дыбом. Словом, это был последний танец, как бы заключительный галоп, когда, с наступлением утра, все танцующие берутся за руки и пляшут, притоптывая каблуками.

— Он заснул, — прошептал главный врач и указал своим коллегам на лицо больного.

Глаза Купо были закрыты, но все лицо судорожно подергивалось. Во сне он был еще ужаснее: обессиленный, с отвисшей нижней челюстью, похожий на мертвеца, которого и в могиле преследуют кошмары. Но тут врачи обратили внимание на его ноги и с интересом склонились над больным. Ноги продолжали дергаться. И хотя Купо спал, его ноги плясали. Сам хозяин мог храпеть сколько его душе угодно, это их нисколько не касалось: они делали свое дело и танцевали так же, как раньше, не медленнее, не быстрее. Настоящие механические ноги, которые дрыгают несмотря ни на что, стоит только их завести.

Жервеза увидела, что врачи ощупывают ее мужа, и ей тоже захотелось его потрогать. Она тихонько подошла к больному, приложила руку к его плечу и на минуту замерла. Господи, что это делается у него внутри? Там все содрогается, кажется, кости и те прыгают. Дрожь появляется неизвестно откуда и волной проходит под кожей. Слегка надавив на тело рукой, Жервеза почувствовала, что все оно трепещет от боли. По нему пробегает легкая судорога, точно рябь, которую гонит ветер по поверхности реки, но внутри, видно, творится что-то страшное. Да, там идет дьявольская работа, как будто крот роется в глубине. Проклятое зелье «Западни» пропитало все тело Купо и скоро доведет свою работу до конца: разъест, разрушит свою жертву, и пьяница, извиваясь и корчась, отправится на тот свет.

Врачи ушли. Через час Жервеза, которая осталась подле мужа со студентом-медиком, повторила шепотом:

— Сударь, сударь, что с ним? Он умер?

Но молодой человек, пристально наблюдавший за конечностями умирающего, отрицательно покачал головой. Голые ноги все еще плясали. Они были не очень чистые, с длинными черными ногтями. Время шло. Вдруг ноги вытянулись и застыли. Тогда студент обернулся к Жервезе и сказал:

— Кончено.

Только смерть остановила эту страшную пляску.

Вернувшись на улицу Гут-д’Ор, Жервеза застала у Бошей кучу взволнованных кумушек, которые тараторили без умолку. Прачка подумала сперва, что они ждут ее, как и накануне, чтобы узнать новости о Купо.

— Скапутился, — спокойно сказала она, открывая дверь. Лицо у нее было измученное, отупевшее.

Но никто ее не слушал. Весь дом был в волнении. Ну и дела! Пуассон подкараулил свою жену с Лантье. Точно еще ничего не было известно — каждый рассказывал историю на свой лад. Словом, Пуассон свалился нм как снег на голову в ту минуту, когда они его совсем не ждали. Кое-какие подробности дамы передавали друг другу шепотом, поджав губы. Такое зрелище даже невозмутимого Пуассона вывело из себя. Этот молчаливый человек, который всегда ходил навытяжку, словно аршин проглотил, принялся реветь и метаться, как тигр. Потом все смолкло. Лантье, как видно, объяснился с мужем. Но все равно так дальше продолжаться не может. И Бош объявил, что официантка из соседнего ресторана решила снять лавочку Виржини и открыть в ней торговлю потрохами: пройдоха Лантье обожает потроха.

Увидев, что в привратницкую пришли г-жа Лорийе и г-жа Лера, Жервеза вяло повторила:

— Скапутился… Боже мой, ведь он целых четыре дня вопил и бесновался…