Эмиль Золя - Западня

— Доктор прав, — сказала Жервеза, когда они ехали в омнибусе на улицу Гут-д’Ор.

— Ясное дело, прав, — ответил Купо. Потом, подумав с минуту, добавил: — Ну, пропустить изредка стаканчик-другой не повредит, от этого никто не умирал, да и для желудка полезно.

И в тот же вечер он выпил стаканчик водки для пищеварения. Первую неделю Купо еще держался. В общем, он был изрядный трус, и ему вовсе не улыбалось помереть в сумасшедшем доме. Но страсть к спиртному взяла верх: за первым стаканчиком последовал второй, за вторым третий и четвертый, а две недели спустя Купо вернулся к своей обычной порции и снова выпивал бутылку сивухи в день. Раздосадованная Жервеза готова была его отколотить. Подумать только, какая она дура: снова размечталась о честной жизни, решила, что муж остепенился в больнице! Еще одна надежда рухнула и теперь уж, верно, последняя. Хорошо же, раз ничто не может его образумить, даже страх смерти, она не станет больше надрываться, пусть хозяйство пропадет пропадом, ей все равно! И Жервеза дала себе слово, что и она постарается жить в свое удовольствие. И вновь началась та же адская жизнь, та же горькая нужда, но уже без всякого просвета впереди. Когда Купо награждал Нана колотушками, девчонка в бешенстве кричала: жалко, что этот скот не подох в больнице! Погодите, вот начнет она зарабатывать и нарочно будет покупать ему водку: авось отец поскорее окочурится. Однажды, когда Купо попрекал Жервезу и жалел, что женился, она тоже вышла из себя. Ах вот как, значит, ему достались объедки? Он подобрал ее на улице? Выходит, она завлекала его и корчила из себя святошу? Ну и нахал! Что ни слово, то ложь. Тогда она и знать-то его не хотела, вот истинная правда. Он валялся у нее в ногах и канючил, а она советовала ему хорошенько подумать. И уж если бы пришлось начинать все сызнова, она раз и навсегда сказала бы «нет!». Лучше бы руку себе отрубила, чем выходить за такого негодяя! Да, правда, она не была девушкой, когда они познакомились, но работящая, скромная женщина, даже если она и имела любовника, куда лучше, чем бездельник муж, пропивающий в кабаках свою честь и честь всей семьи. В этот день у Купо впервые произошла настоящая потасовка, дрались с таким остервенением, что сломали старый зонтик и метлу.

Жервеза сдержала слово. Она еще больше опустилась, еще чаще отлынивала от работы, а придя в прачечную, болтала без умолку, и все валилось у нее из рук. Если какая-нибудь вещь падала, Жервеза и не думала ее поднимать. Она совсем обленилась, верно, боялась растрясти свой жир. Она забросила все хозяйство и бралась за метлу лишь тогда, когда от сора и грязи некуда было ступить. Теперь, проходя мимо двери Купо, Лорийе на виду у всех зажимали носы. «Сущая зараза!» — говорили супруги. Сами они сидели, забившись в своей норе в конце коридора, и не желали слышать стонущей кругом нищеты, они даже запирались на все замки из боязни, что придется одолжить кому-нибудь двадцать су. Нечего сказать, добрые сердца, любезные, услужливые соседи! Стоило постучаться к ним и попросить коробку спичек, щепотку соли или стакан воды, как дверь чуть-чуть приоткрывалась и тотчас же захлопывалась перед носом у просителя. А уж какие у них злые языки! Послушать Лорийе, они никогда не суются в чужие дела, — да, если надо помочь ближнему! Но уж коли представился случай позлословить, они с утра до ночи честят людей на все корки. Заперев дверь на задвижку и повесив изнутри одеяло, чтобы закрыть замочную скважину и все щелочки, супруги с наслаждением перемывают косточки соседям, ни на минуту не выпуская из рук золотой проволоки. Больше всего их радовало унижение Хромуши, и они целыми днями судачили о ней, мурлыкая от удовольствия, как коты, которых гладят по шерстке. Подумать только, как она обнищала, как опустилась! Они подстерегали Жервезу, когда она шла за покупками, и потешались над ней: ну и крошечный же хлебец несет под передником Хромуша! Они вели счет дням, когда она ложилась спать на голодный желудок. Они знали, какой толщины слой пыли в ее комнате, сколько там стоит немытых тарелок, подмечали каждый новый признак ее неряшливости и нищеты. А ее платья? Грязные лохмотья, которыми побрезговал бы даже тряпичник! Ну и здорово же облезла эта красотка, эта стерва, которая, бывало, так и вертела задом в своей небесно-голубой прачечной! Вот до чего доводит пристрастие к тряпкам, к вину и пирушкам. Жервеза подозревала, что Лорийе издеваются над ней; иной раз, сняв ботинки, она неслышно подходила к их двери и прикладывала к ней ухо, но толстое одеяло заглушало голоса. Только раз она подслушала, что они называли ее «грудастой», — впрочем, несмотря на плохую кормежку, у нее и в самом деле была пышная грудь. Словом, Лорийе сидели у нее в печенках. Но она продолжала разговаривать с ними — не хотела давать пищу сплетням, хоть и знала, что от этих злыдней ничего, кроме пакостей, не дождешься; а главное, у нее не было сил отшить супругов, начисто разругаться с ними. Да и не все ли равно? Ей хотелось жить на свой лад — ничего не делать, сидеть сложа руки, а уж если утруждать себя, то лишь для собственного удовольствия.

Как-то в субботу Купо обещал сводить ее в цирк. Вот из-за этого стоило побеспокоиться! Разве не любопытно посмотреть, как дамы скачут на лошадях и прыгают сквозь обручи, обтянутые бумагой? Купо как раз получил двухнедельный заработок — мог же он раскошелиться на сорок су! Они собирались даже поужинать вдвоем в ресторане, так как Нана допоздна задержится в мастерской из-за спешного заказа. Пробило семь часов, Купо еще не было, в восемь он тоже не пришел. Жервеза была вне себя. Ее пьянчуга, верно, пропивает получку в компании с приятелями. А она-то выстирала чепчик и с самого утра занималась починкой старого платья, чтобы иметь приличный вид! Наконец в девять часов терпение у нее лопнуло: голодная, позеленевшая от злости, она спустилась вниз, чтобы поискать Купо в окрестных кабаках.

— Не мужа ли ищите? — спросила привратница, заметив ее сердитое лицо. — Он у папаши Коломба. Бош только что пил с ним вишневку.

Жервеза поблагодарила. Она бегом бросилась в «Западню» с твердым намерением выцарапать мужу глаза. Моросил дождик, и от этого прогулка не становилась приятнее. Но когда Жервеза добралась до «Западни», мысль, что ей самой не поздоровится, если она разозлит Купо, сразу охладила ее пыл, и она остановилась перед дверью. Окна кабака были освещены, газовые рожки слепили глаза, на стенах разноцветными пятнами лежали блики от бутылок и графинов. Жервеза на мгновение замерла, прильнув лбом к стеклу, и между двумя бутылками, стоявшими на витрине, разглядела Купо: он сидел с приятелями за оцинкованным столиком в глубине зала, и темные фигуры расплывались в синеватом табачном дыму; не слыша их голосов, забавно было смотреть, как они размахивают руками и, выпучив глаза, трясут головой. Боже правый, как это мужчины могут бросать дом, семью и часами торчать в мерзкой дыре, где и дышать-то нечем?! Струйки дождя потекли ей за шиворот; она выпрямилась и, не решаясь войти в «Западню», уныло побрела по внешним бульварам. Ну и влетит же ей, если Купо ее увидит, — он не терпит, когда его выслеживают. Да и, кроме того, кабак неподходящее место для порядочной женщины. Однако на бульваре было грязно, мокро, она скоро продрогла и испугалась, что, пожалуй, еще расхворается. Дважды она возвращалась обратно и, остановившись у витрины, снова прижималась лбом к стеклу — этакая досада, проклятые пьяницы посиживают себе в тепле, пьют и горланят. Яркий свет «Западни» отражался в лужах, вскипавших под дождем мелкими пузырьками. Всякий раз, как дверь кабака отворялась и тут же оглушительно хлопала, Жервеза отскакивала от витрины прямо в лужу. Наконец она выругала себя дурой, открыла дверь и решительно направилась к столику Купо. Что там ни говори, а она пришла за мужем, это ее право, тем более что сам Купо обещал сводить ее вечером в цирк. Будь что будет, она не хочет раскиснуть под дождем, как кусок мыла.