Эрнст Гофман - Житейские воззрения кота Мурра. Повести и рассказы

— Милые девушки! — прошептал гофмаршал.

— Милостивая принцесса и милая девица! — поправил его князь, сверкнув на маршала совершенно круглыми очами. Потрясенный своим ужасным промахом, тот хотел было разом проглотить порядочный кусок сухаря, предварительно размоченного чаем. Но кусок застрял у него в глотке, и он так страшно раскашлялся, что должен был спешно оставить залу. Позорной смерти от удушья он избежал только благодаря искусству придворного квартирмейстера, исполнившего на его спине опытным кулаком отличное соло на литаврах. Провинившись в двух неприличностях, гофмаршал побоялся, как бы не совершить еще и третью; поэтому он не осмелился вернуться в залу и попросил извинить его перед князем внезапно приключившимся нездоровьем.

Отсутствие гофмаршала расстроило партию в вист, которую князь обычно разыгрывал по вечерам. Когда приготовили игорные столы, нее напряженно ждали, что сделает сиятельная особа в столь критическом случае. Но князь не сделал ничего; дав знак остальным садиться за игру, он взял за руку советницу Бенцон, повел ее к канапе, предложил ей сесть и сам уселся рядом.

— Мне было бы весьма прискорбно, если б гофмаршал задохся от сухаря, — сказал князь затем, как всегда тихо и мягко, Бенцон. — Однако он, как я уже примечал неоднократно, по вероятности, чрезвычайно рассеян, ибо назвал принцессу Гедвигу девушкой, а его рассеянность была бы в висте чрезвычайно пагубна. Итак, дорогая Бенцон, мне сегодня весьма желательно и приятно вместо партии в вист здесь, в уединении, доверительно обменяться с вами несколькими словами, как прежде. Ах — как прежде! Но вам известна моя привязанность к вам, любезная сударыня! Она не прекратится никогда; княжеское сердце постоянно, ежели только неотвратимые обстоятельства не потребуют перемены.

С этими словами князь поцеловал руку Бенцон много нежнее, чем позволяли его положение, возраст и обстановка.

Бенцон, со сверкающими от радости глазами, заверила его, что она давно уже выжидала случая поговорить с князем с глазу на глаз, так как ей надобно кое-что сообщить ему, что, наверное, не будет для него неприятным.

— Узнайте же, всемилостивейший государь, — сказала советница, — советник посольства снова написал, что наше дело внезапно приняло более благоприятный оборот, и…

— Тише, дражайшая! — перебил ее князь. — Ни слова более о государственных делах! Ибо и князь облекается в шлафрок и надевает ночной колпак, когда, почти сокрушенный бременем правления, он отправляется на покой; не таков, разумеется, единственно Фридрих Великий, король прусский, который, — что, вероятно, вам, как особе начитанной, известно, — даже и в постели надевал фетровую шляпу. Словом, я полагаю, что и князю свойственно слишком многое… Словом, слишком многое из того, на чем покоятся так называемые мещанские добродетели: супружество, отеческие радости и тому подобное, и он не в силах вовсе отрешиться от этих чувств; donc [132] Так что (франц.). по меньшей мере извинительно, что он предается им в те мгновения, когда государство, заботы о надлежащей благоустроенности двора и страны не всецело поглощают его. Дражайшая Бенцон, подобное мгновение настало! Семь подписанных бумаг лежат у меня в кабинете, и теперь дозвольте мне совершенно забыть о моем сане, — дозвольте мне здесь за чаем быть единственно отцом семейства, — «Немецким отцом семейства» {140} 140 Стр. 287. «Немецкий отец семейства» — пьеса немецкого драматурга-сентименталиста Отто Генриха Геммингена (1755–1836), написанная в 1780 году в подражание пьесе Дидро «Отец семейства». барона фон Геммингена! Дозвольте мне говорить о моих — да! — о моих детях, причиняющих мне столько горя, что я порою готов впасть в совершенно неприличное расстройство чувств!

— О ваших детях будет идти речь, всемилостивейший государь? — колко спросила Бенцон. — Иначе говоря, о принце Игнатии и принцессе Гедвиге. Говорите, всемилостивейший государь, говорите. Может быть, я смогу дать вам совет и принести утешение, подобно маэстро Абрагаму.

— Да, — продолжал князь, — совет и утешение мне по временам необходимы. Так вот, сперва касательно принца; разумеется, ему нет надобности в особых дарованиях, коими природа наделяет тех, кто иначе по причине своего низкого звания оставался бы в забвении и ничтожестве. Но все же для него было бы желательно несколько более esprit [133] Ума (франц.). , он — simple [134] Дурачок (франц.). и пребудет таковым. Взгляните, вот он сидит, болтает ногами, делает в игре промах за промахом и хихикает и смеется, как семилетний мальчик! Бенцон! Entre nous soit dit [135] Между нами говоря (франц.). , — он никогда не освоит искусства письма в той мере, в какой оно ему потребно, — его княжеская подпись подобна каракулям. Всеблагое провидение, что-то будет? Недавно я был потревожен в моих занятиях мерзким лаем под окном. Я бросил взор вниз, дабы прогнать отвратительного шпица, и что же я узрел? Поверите ли, дражайшая? Это был принц, с громким лаем, подобно безумцу, скакавший вслед за мальчишкой садовника. Они играли в собаку и зайца. Я сомневаюсь, есть ли у него хоть некоторый разум? Таковы ли должны быть княжественные увлечения? Обретет ли принц когда-либо хоть малейшую самостоятельность?

— Поэтому необходимо, — ответила Бенцон, — поскорее женить принца и выбрать для него жену, чья прелесть, обаяние и ясный разум пробудят его дремлющие чувства, — жену, достаточно добрую, чтобы снизойти к его ребячливости и постепенно возвысить его до себя. Женщине, предназначенной принадлежать принцу, эти свойства необходимы, чтобы вызволить его из того душевного состояния, которое — с болью говорю я это, всемилостивейший государь! — наконец может обратиться в подлинное безумие. Поэтому тут все решают только эти редкие свойства, и нельзя строго считаться с происхождением.

— Никогда, — сказал князь, наморщив лоб, — никогда не бывало мезальянсов в нашем доме. Откажитесь от помысла, коего я не могу одобрить. Я всегда был и ныне готов исполнить все иные ваши пожелания.

— Мне это вовсе не известно! — резко возразила Бенцон. — Как часто справедливые желания должны были умолкать ради химерических соображений! Но есть требования, которые выше всяких условностей…

— Laissons cela [136] Оставим это! (франц.). , — перебил князь Бенцон, откашлявшись и взяв щепотку табаку. После некоторого молчания он продолжал: — Еще более принца меня печалит принцесса. Скажите, Бенцон, возможно ль, чтобы от нас произошла дочь со столь странным нравом и, даже более того, со столь странной болезненностью, повергающей в затруднение самого лейб-медика? Не пользовалась ли всегда княгиня цветущим здоровьем? Была ли она склонна к мистическим нервным припадкам? А я сам? Разве не был и могучим князем во всем, что касается тела и духа? Как же явилось у нас дитя, которое, — к моей горькой печали, мне надлежит признать это, — кажется вовсе безумным, попирающим и отвергающим все княжеские благоприличия?