Генри Филдинг - Так ли плохи сегодняшние времена?

После этих слов он устремился по дороге Добродетели, провожаемый таким взрывом рукоплесканий, какого я в жизни не слыхивал.

Он не успел далеко уйти, когда за ним, прихрамывая, поспешил некий дух, клятвенно обещая вернуть его. Потом мне сказали, что этот дух вытянул жребий премьер-министра у этого короля.

Не дожидаясь, исполнит ли он свое обещание, мы тронулись дальше; по дороге нас ничто больше не отвлекало, и мы пришли на место, где духи, возвращаясь на тот свет, решают жребием, кому какая выпадет доля. Тут стояло исполинских размеров колесо, которое и сравнить нельзя с теми, что я видел в лотереях. Называлось оно: Колесо Фортуны. Тут же стояла и сама богиня. Редко доводилось мне видеть такую уродину, и вот что я заметил: она всякий раз хмурилась, завидев женский дух, и, наоборот, с приветливой улыбкой встречала всякого красивого духа-мужчину. Так я утвердился в истинности наблюдения, неоднократно сделанного на земле: мужчину красота счастливит, а женщине с ней одно горе. Возможно, читателю будет интересно узнать, как готовится дух к своему воплощению.

Перво-наперво от ученого мужа, обличьем похожего на аптекаря (и лавка его похожа на аптеку), дух получает пузырек с Чувствительным Питьем, которое надо принять за минуту до рождения. В этом питье смешаны все страсти, но отнюдь не в равной пропорции: где больше одного чувства, где — другого, а бывает, что в спешке какой-нибудь ингредиент и вовсе не добавят. Тут же дух получает и другое снадобье, Умственный Декокт, его можно употреблять ad libitum [121]. Декокт этот есть вытяжка умственных способностей, и какой забирает крепко, как спиртное, а какой сущая вода, потому что готовят его здесь спустя рукава. На вкус декокт так горек и противен, что его полезность не убедит иного духа сделать хотя бы один глоток: он его скорее выбросит либо отдаст другому, благо есть такие, кто без видимого отвращения выпьют и двойную, и тройную дозу. Я видел, как одна юная красавица, из любопытства пригубив декокт, скривилась и с отвращением бросила склянку и тут же, оказавшись у колеса, вытащила корону, да так цепко ухватила билет, что я даже не разглядел, какой степени ее пэрство; и еще некоторые дамы, также смочив губы, выбросили свои склянки.

Только после хирурга, то бишь аптекаря, дух вправе подойти к колесу и вытянуть один-единственный билет; впрочем, Фортуна посмотрит сквозь пальцы, если ее любимчики потянут и три и даже четыре билета. Я сам видел, как один комичный субъект [122]выхватил целую пачку на выбор: епископ, генерал, член Тайного Совета, актер, поэт-лауреат; первые три он вернул, а с двумя другими удалился, светясь улыбкой.

В каждом билете были выставлены два и более пунктов, причем их условия тасовались таким образом, чтобы по возможности уравнять жребии.

На одном значилось:

Граф

Богатство

Здоровье

Тревоги

На другом:

Сапожник

Недуги

Добродушие

На третьем:

Поэт

Высокомерие

Самодовольство

На четвертом:

Генерал

Почет

Огорчения

На пятом:

Сельский домик

Счастливая любовь

На шестом:

Карета шестерней

Слабосильный муж-ревнивец

На седьмом:

Премьер-министр

Бесчестье

На восьмом:

Патриот

Слава

На девятом:

Философ

Бедность

Душевный покой

На десятом:

Купец

Богатство

Хлопоты

В самом деле, хорошее и плохое здесь так перемешано, что я бы растерялся, какой билет брать. Упомяну, что на каждом билете указывалось, свяжет ли себя обладатель оного супружеством или пребудет в безбрачии, причем супружеский жребий был отмечен парой ветвистых рогов.

Перед нашим уходом аптекарь велел принять рвотное, и мы тотчас избавились от всех земных страстей, пелена упала с наших глаз, как содействием Венеры освободился от нее Эней у Вергилия, и мы взглянули окрест прозревшими очами. И если прежде мы втайне завидовали духам, то теперь мы сострадали их участи и не могли отвести глаз от прекрасной долины, вдруг открывшейся перед нами, куда и устремились со всей поспешностью. По пути мы встретили несколько донельзя удрученных духов, но на расспросы у нас уже не было времени.

Наконец мы подошли к вратам Элизиума. Несметная толпа духов ожидала здесь прохода, и кого-то впускали, а кто-то получал от ворот поворот, потому что каждого строго допрашивал привратник, в ком я скоро признал преславного судью Миноса [123].

Пробравшись поближе к вратам, я слышал, как домогающиеся Элизиума заявляют свои права. Один в числе прочих оснований выставил какую-то больницу, осыпанную его щедротами, на что Минос ответствовал: — Хвастун! — и не пустил его. Другой объявил, что всю жизнь строго соблюдал посты и, по существу, не выходил из церкви, а также отрекомендовался ярым ненавистником порока, коего никогда и никому не спускал, сам же будто бы ни разу не запятнав себя блудом, пьянством, обжорством и иным непотребством. Он даже собственного сына лишил наследства, когда у того завелся незаконный ребенок.

— В самом деле? — сказал Минос. — Так отправляйтесь на землю и заведите себе еще одного. Столь бессердечному негодяю тут делать нечего. — От такой обиды многие, весьма уверенно напиравшие, повернулись со словами «уж если этому отказали, то и нам рассчитывать не на что» и вслед за отверженным отправились на землю, ибо таков удел всех, кого не допустили в Элизиум: им предстоит дополнительно очиститься, если, конечно, они не закоренелые злодеи — тех отгоняют к задней калитке, и там они валятся в преисподнюю.

Следующий дух, приблизившись, сообщил, что прожил свою жизнь ни хорошо ни плохо: едва достигнув совершеннолетия, он посвятил себя изучению разных редкостей, в особенности же его занимали бабочки, которых он собрал великое множество. Минос презрительно оттолкнул его, даже не удостоив ответом [124].

Вот приблизилась редкой красоты женщина-дух, не спускавшая с Миноса умильных глаз. Она ласкалась надеждой, что ей зачтут легион отвергнутых любовников и смерть в девичьем звании, когда у нее не было отбою от женихов. Минос сказал, что пока этого маловато, и отправил ее обратно.

Ее сменил дух, выразивший уверенность, что за него ходатайствуют его труды. — Какие еще труды? — спросил Минос. — Драматические сочинения [125], — ответил тот. — Они принесли немалую пользу, славя добродетель и карая порок. — Отлично, — сказал судья, — станьте, пожалуйста, рядом, и первый же, кто вашими трудами пройдет в Элизиум, прихватит и вас с собой; только я бы посоветовал вам, не теряя времени, вернуться на землю и прожить еще одну жизнь. — Поэт проворчал в ответ, что, помимо сочинений, за ним есть и другие добрые дела: однажды он, например, ссудил приятелю весь сбор с бенефисного спектакля и тем спас его самого и все семейство от верной смерти. Тут врата отворились, и Минос пригласил его пройти, сказав, что с этого и надо было начинать, а не приплетать зачем-то свои пьесы. Возразив на это, что Минос, конечно, переменил бы отношение, знай он его пьесы, поэт снова завел свое, но Минос подтолкнул его к вратам, а сам обернулся к следующему просителю, до крайности манерному духу, который сначала переломился в глубоком поклоне, потом выпрямился и правой рукой сделал заученное движение нюхательщика табака. Минос попросил его рассказать о себе. Тот сказал, что берется станцевать менуэт с любым духом в Элизиуме и так же отменно хорошо покажет все прочие экзерсисы и что репутация обходительнейшего джентльмена заслужена им, наверное, не зря. Минос ответил, что без столь обходительного джентльмена мир едва ли легко обойдется, и велел ему наведаться туда еще раз. Щеголь признательно поклонился, сказав, что о лучшем и не мечтал. Такая его радость безмерно озадачила некоторых духов, но потом мы узнали, что он не пил то рвотное, о котором я говорил выше.