Гарольд Роббинс - Искатели приключений

— С ним ничего не случится.

Через минуту я уже смотрел, как машина все дальше удаляется от меня по Мэдисон-авеню. В первый раз за день я почувствовал усталость и разочарование. Тяжелым грузом на плечи легло ощущение какой-то обреченности. В отвращении я потряс головой. Что это вдруг на меня нашло?

Я вошел в ресторан и заказал выпивку. Виски огнем пролилось внутрь, и я тут же почувствовал себя гораздо лучше. Но все же это было не то. До того дня, когда я буду вспоминать свои слова и удивляться, с какой дурацкой легкостью дал обещание, которое не в силах выполнить, оставалось уже совсем немного.

Президент молча слушал, что я говорил ему в телефонную трубку о встрече с доктором Гуайаносом. Я перечислял условия, которые тот выдвинул, в том числе и последнее, о независимых наблюдателях. После короткой паузы в трубке раздался рев:

— Сукин сын! Ему осталось только попросить меня, чтобы я отдал ему свой голос! Я принужденно рассмеялся.

— У меня такое ощущение, что он так и сделал бы, если бы считал, что получит его.

— Ну, что скажешь? Если я соглашусь на эти пункты, он вернется?

— Думаю, да.

— Мне это не нравится. Согласиться на присутствие независимых наблюдателей — то же самое, что признать собственную не правоту.

— Какая разница? — спросил я. — Вы же не предполагаете, что выиграет он, не так ли? Ваша победа сделает абсолютно очевидным тот факт, что большинство населения верит именно вам.

— Что правда, то правда. Хорошо, я согласен с его условиями, добавлю только одно свое. К нему оно не имеет никакого отношения — оно касается тебя.

— Слушаю вас.

— На выборах ты будешь рядом со мной — как мой кандидат в вице-президенты. Я долго размышлял об этом. Я не вечен. А мне нужно быть уверенным в том, что правительство останется в хороших руках.

Такого поворота я не ожидал. Мне не оставалось ничего другого, как с неохотой признать в душе, что старик загнал меня в угол. Если я действительно верил во все то, что говорил, я должен был быть рядом с ним. Сделай я так — и на моей фигуре можно поставить крест как на возможном кандидате от оппозиции.

— Чего ты колеблешься? — резким голосом спросил президент.

— Я поражен, это такая честь для меня. А вы уверены, что поступаете правильно? Я могу явиться помехой для вас. Дома я очень многим не по вкусу.

Я не стал приводить причины этого — президент знал их не хуже меня. Церковь, к примеру. И воскресенья не проходило без того, чтобы с одной или с другой кафедры меня не проклинали как распутника и гуляку.

— Если меня это не волнует, то чего волноваться тебе? — спросил президент.

— Ваше превосходительство, для меня большая радость и честь принять ваше великодушное предложение.

— Вот и хорошо. В таком случае можешь сообщить изменнику, что его условия приняты. Дата выборов — пасхальное воскресенье.

— Благодарю вас, ваше превосходительство. Я так и сообщу ему.

— Да, сделай это. А когда переговоришь с ним, я сделаю заявление для прессы. — В трубке послышался довольный смешок. — Ты отлично справился с делом, а у меня никогда и тени сомнения не было в том, что девчонка окажется воском у тебя в руках.

Опуская трубку, я почувствовал во рту привкус горечи. Итак, всем все было ясно с самого начала. Латиноамериканский любовник Номер Один. С досадой отогнав от себя неприятные мысли, я вновь потянулся к телефону, чтобы позвонить Гуайаносу. Тут до меня дошло, что сам я не могу связаться с ним, что это может сделать только он. Я посмотрел на календарь.

Восьмое января. Ему нужно поторопиться, в противном случае выборы закончатся еще до того, как он узнает, что стал кандидатом.

Когда я вернулся в консульство с одного из бесчисленных заседаний в ООН, было уже четыре часа. В конце концов я вдруг почувствовал, что не могу там больше сидеть, и потихонечку улизнул. В лежавшей на столе записке значилось, что мне нужно срочно позвонить сенатору. Я поднял трубку.

Секретарша сразу же соединила меня с ним.

— Думаю, у меня есть для вас неплохие новости, — услышал я голос сенатора. — Как скоро вы сможете быть у меня?

Я посмотрел на часы.

— Если вылечу шестичасовым рейсом, это не будет слишком поздно?

— Нет, в самый раз. Жду вас к восьми. Сразу же отправляйтесь ко мне, поужинаем вместе.

Помимо нас с сенатором за столом сидели еще трое мужчин. Жена, побыв с нами немного, поднялась наверх, чтобы лечь. Информация, которую сенатор собирался сообшить мне, должна была быть весьма важной, иначе эти люди не сидели бы здесь. Справа от меня находился помощник государственного секретаря, отвечавший за южноамериканские дела, напротив расположились главы комитетов по иностранным делам сената и палаты представителей.

— Мы можем дождаться конца ужина либо начнем прямо сейчас, за супом, — сказал сенатор. — Я не против, когда за едой говорят о делах.

— Оставляю выбор за вами, джентльмены, — отозвался я.

— Тогда приступим, — сказал сидевший напротив меня мужчина.

— Я провел несколько бесед о Кортегуа с присутствующими здесь джентльменами, — начал сенатор. — Рассказал им о нашем с вами разговоре. Информация произвела на них впечатление. Но все мы сошлись на том, что есть кое-какие вопросы, которые необходимо уточнить.

— Спрашивайте все, что сочтете нужным.

Следующие двадцать минут я противостоял лавине вопросов. К своему большому удивлению я обнаружил, что сидевшие за столом люди информированы гораздо лучше, чем я предполагал. От их внимания из последних двадцати пяти лет жизни Кортегуа почти ничто не ускользнуло.

Утомленные, мы в конце концов откинулись на спинки стульев, испытывая довольно редкое в подобных ситуациях чувство взаимного уважения. Они были беспощадны в своих вопросах, на которые мне приходилось отвечать с ранящей душу прямотой. Посмотрев на меня, сенатор обвел взглядом своих гостей, как бы спрашивая их согласия на продолжение беседы. Трое мужчин по очереди кивнули, и сенатор вновь повернулся ко мне.

— Как вам известно, вашу просьбу о двадцатимиллионном займе долгое время вообще не рассматривали. Я кивнул.

— Одной из причин этого явилось то, что мы не представляли себе точно, куда пойдут деньги. Мы отдавали себе отчет в том, что ваша страна стоит перед лицом коммунистической угрозы, и нам бы хотелось помочь вам отразить ее. Но с другой стороны, нам было хорошо известно, что в совсем недавнем прошлом ваше правительство довольно заметно грешило коррупцией и политическим терроризмом. И многие наши высокопоставленные чиновники, откровенно говоря, считали ваше правительство классическим образчиком фашизма, а вашего президента — диктатором, который ничуть не лучше многих ему подобных.