Эдит Уортон - В лучах мерцающей луны

Лэнсинг стоял в проеме окна, упершись взглядом в рисунок мозаичного пола.

— Я был, конечно, прав, когда сказал, что женитьба для нас — чистое безумие, — наконец ответил он.

Она вскочила, вся дрожа:

— Что ж, это легко исправить. Наше соглашение…

— Ох уж это соглашение… — нетерпеливо прервал он ее со смехом.

— Ты не просишь, чтобы я расторгла его сейчас?

— Поскольку я сказал, что нам лучше расстаться? — Он помолчал. — Но соглашение, — я почти и забыл о нем — касалось обязанности, не правда ли, помочь друг другу, если одному из нас подвернется возможность лучше устроить свою судьбу? Нелепость, конечно; просто шутка; во всяком случае, на мой взгляд. Я никогда не захочу лучшей судьбы… никакой другой судьбы…

— О Ник, Ник!.. Но тогда…

Она стояла вплотную к нему, и его лицо расплывалось у нее в глазах, наполненных слезами; но он отстранил ее, сказав:

— Это было бы довольно легко сделать, не правда ли, будь мы такими же заменяемыми, как эта плитка? К тому же это будет ужасно мучительно. И ничему не поможет. Ты была права только что, когда спросила, как мы сможем жить по-другому. Мы с тобой, наверно, паразиты оба, иначе давно нашли бы какой-нибудь другой способ существовать. Но я считаю, есть вещи, с которыми я лично мог бы мириться в крайнем случае… и понял, возможно вовремя, что не могу позволить тебе мириться с чем-то ради меня… никогда… Те сигары на Комо: неужели ты думаешь, я не понял, что это было ради меня? Нет, ни за что… ни за что…

Он остановился, словно мужество ему изменило; и она простонала:

— Но твоя работа — если книга будет иметь успех…

— Бедная моя Сюзи — все это самообман. Мы оба знаем, что такого рода литература дохода не приносит. И какая остается альтернатива, кроме как множить все те же низости? И все больше становиться к этому нечувствительным? По крайней мере, до сих пор я не мирился с определенными вещами и не желаю продолжать это, пока сам уже не стану воспринимать их как должное.

Она робко протянула к нему руку:

— Но тебе и не нужно, дорогой… если бы ты только предоставил это мне…

Он резко отшатнулся:

— Тебе это, наверное, кажется так просто? Нет, мужчины другие.

Он подошел к туалетному столику и взглянул на маленькие, украшенные эмалью часы, тоже свадебный подарок:

— Пора одеваться, не думаешь? Не будешь возражать, если оставлю тебя обедать со Стреффи… и кто там еще придет? Я бы предпочел пойти побродить: просто не хочется сейчас ни с кем говорить, кроме как с самим собой.

Он быстро прошагал мимо нее и вышел из комнаты. Сюзи стояла неподвижно, не в силах поднять руку или найти последнее слово мольбы к нему. Среди беспорядка на туалетном столике в розовом свете лампы сверкали подарки миссис Вандерлин.

Да, мужчины другие, как он сказал.

Но существовали вынужденные компромиссы, всегда существовали; Ник в прежние времена был первым, кто это признавал… Как они смеялись над Непреклонными людьми — людьми, которые держались иного мнения (потому что нельзя быть добрым самаритянином без того, чтобы не нагнуться и не ковыряться в куче невесть чего)! А теперь Ник неожиданно превратился в такого вот непреклонного…

В тот вечер Сюзи, сидя во главе обеденного стола, видела — в промежутках между мчащимися мыслями — тошнотворные знакомые лица людей, которых называла своими друзьями: Стреффорда, Фреда Джиллоу, придурковато хихикающего молодого Брекенриджа из их нью-йоркской компании, прибывшего днем, и князя Нерона Альтинери, Урсулиного князя, который в отсутствие Урсулы, проходящей утомительный курс лечения, совершенно просто и естественно предпочел присоединиться к ее мужу в Венеции. У Сюзи будто только сейчас глаза открылись, и, переводя взгляд с лица на лицо, она спрашивала себя, каково было бы жить, не видя вокруг иных лиц, кроме таких, как эти…

Ах, Ник стал непреклонным!.. В конце концов, большинство людей проходят по жизни, совершая заданный набор движений, наподобие танцевальных па, затверженных заранее. Если в твоем учебнике танцев сказано: в определенное время быть непреклонным, ты должен стать им автоматически, — вот так и с Ником!

— Скажи на милость, Сюзи, — словно из невообразимой дали, вдруг донесся до нее озадаченный голос Джиллоу, — неужели вы собираетесь сидеть в этой убийственно-душной дыре до конца лета?

— Спроси Ника, дружище, — ответил за нее Стреффорд, и тут же молодой Брекенридж, запоздало заметив отсутствие хозяина, поинтересовался:

— Между прочим, где Ник — если позволено спросить?

— Приглашен на обед, — убедительно сказала Сюзи. — Приехали люди, убийственно скучные, компанию которых я не посмела навязывать вам.

Как легко далась ей эта привычная ложь!

— Наподобие тех, кого приглашаешь как-нибудь заглянуть в гости, а потом до конца жизни прячешься, вроде наших добрых Хиксов, — уточнил Стреффорд.

Хиксы… ну конечно, Ник у Хиксов! Догадка пронзила Сюзи как удар ножа, и обед, который она так легкомысленно выдумала, превратился в ненавистную правду. Она лихорадочно сказала себе: «Позвоню туда после обеда — вот он будет чувствовать себя глупо», но вспомнила, что Хиксы в их средневековой обстановке, разумеется, решительно отказались ставить себе телефон.

Оттого что Ник временно недоступен — а она теперь была убеждена, что он действительно у Хиксов, — ее страдания сменились едким раздражением. Ах, так вот куда он понес свои принципы, свои критерии — или то, что он назвал новым сводом правил, которые неожиданно стал применять к старой игре! Как она была глупа, что не догадалась об этом сразу.

— О, Хиксы — знаете, Ник их обожает. И в следующий раз собирается жениться на Корал, — засмеялась она, сразив наигранно легкомысленной шуткой весь стол.

— Боже! — пробормотал Джиллоу, раскрыв рот от изумления, князь же отреагировал понимающей улыбкой (которую, едко подумала Сюзи, отрабатывает, должно быть, каждое утро, занимаясь мюллеровской гимнастикой). [13] Комплекс гимнастических упражнений, описанный в 1904 г. датчанином И. Мюллером в его книге «Моя система» и на долгое время ставший невероятно популярным.

Неожиданно Сюзи поймала устремленный на нее взгляд Стреффорда.

— Что-нибудь у меня не так? Слишком много румян? — спросила она, подавая ему руку и вставая из-за стола.

— Нет, слишком мало. Полюбуйся на себя в зеркало, — ответил он тихо.

— В этих мертвенно-бледных старинных зеркалах любой выглядит утопленником, выловленным из канала.

Она бросила его и закружилась по зале, руки на бедрах, насвистывая мелодию регтайма. Князь и молодой Брекенридж нагнали ее, и она закружилась в обратном направлении с Брекенриджем, а Джиллоу — по общему мнению, это было единственное его умение — щелкал пальцами, наподобие кастаньет, и, притоптывая, скользил следом.