Эдит Уортон - В лучах мерцающей луны

Она сидела с поникшей головой, и свинцовый груз долгой предстоящей жизни давил ей на плечи.

— Но я так молода… а жизнь так длинна. Что же будет дальше?

— Ты еще слишком молода, чтобы поверить мне, хотя достаточно умна, чтобы понять, что я скажу.

— Так что же?

— Власть вещей, без которых, как всем нам кажется, можно обойтись. Человеческие привычки прочней египетских пирамид. Удобства, роскошь, атмосфера свободы… а превыше всего возможность избежать скуки и монотонности, ограниченности и уродства. Ты выбрала эту возможность инстинктивно, еще не успев повзрослеть; и Ник так же. Единственное различие между вами в том, что ему хватило ума раньше тебя понять: это все вещи непреходящие, необходимые прежде всего.

— Не верю!

— Конечно не веришь: в твоем возрасте меркантильность не оправдывают. А вдобавок тебя смертельно задело то, что Ник уяснил все раньше тебя и не стал скрывать этого за лицемерными речами.

— Но есть же люди…

— Да, есть… святые, гении и герои — фанатики как один! По-твоему, к какой из этих категорий относимся мы, люди недалекие? А герои и гении — разве у них нет своих безмерных слабостей, своих безмерных желаний? Как же нам не быть жертвами наших скромных слабостей и желаний?

Минуту она сидела молча, потом сказала:

— Но, Стрефф, как ты можешь говорить такое, когда я знаю, что ты любишь: любишь меня, например.

— Люблю? — Он положил ладонь на ее руку. — Но, моя дорогая, мимолетность человеческой любви и делает ее столь драгоценной. Потому что мы знаем: невозможно удержать ее, или друг друга, или что угодно…

— Да… да… но помолчи, пожалуйста! Не говори так!

Она встала, слезы мешали ей говорить, он поднялся следом.

— Тогда пойдем; куда направимся перекусить? — сказал он с улыбкой, беря ее под руку.

— Ох, не знаю. Никуда. Пожалуй, я возвращусь в Версаль.

— Потому что я вызвал в тебе столь глубокое отвращение? Такое уж мое везение — когда приезжал просить выйти за меня замуж!

Она засмеялась, но он неожиданно помрачнел.

— Клянусь, для того и приезжал!

— Стрефф, дорогой! Как будто… сейчас…

— О, не сейчас… понимаю. Ясно, что даже при твоих способах ускоренного развода…

— Не в том дело. Я тебе говорила, что это бесполезно, Стрефф… давно говорила, в Венеции.

Он иронически пожал плечами:

— Теперь это не Стрефф просит тебя. Прежний Стрефф не собирался жениться: он только шутил. Теперешнее предложение исходит от материально независимого пожилого пэра. Выезжай в свет хоть каждый день, и пять лакеев в твоем распоряжении. Никакой спешки, конечно, нет, думай сколько потребуется; но я все-таки полагаю, что Ник сам посоветовал бы тебе согласиться.

Она покраснела до корней волос, вспомнив, что Ник именно это и советовал; при таком воспоминании насмешливая философия жизни, не нравившаяся ей у Стреффорда, показалась менее невыносимой. Почему бы, в конце концов, не пообедать с ним? В первые дни своего траура он приехал в Париж только для того, чтобы увидеть ее и предложить стать носительницей одной из старейших фамилий и владелицей одного из крупнейших состояний в Англии. Она подумала об Урсуле Джиллоу, Элли Вандерлин, Вайолет Мелроуз, об их унизительной доброте, подаренных прошлогодних платьях, чеках на Рождество и прочих небрежных жестах щедрости, которую так легко проявлять и так трудно принимать. «Как приятно было бы отплатить им той же монетой», — зло пробормотал ее внутренний голос.

Она не намеревалась выходить за Стреффорда — она даже не рассматривала возможность развода, но нельзя отрицать, что подобная неожиданная перспектива богатства и свободы была как глоток свежего воздуха. Она снова засмеялась, но теперь без горечи.

— Очень хорошо, раз так; пообедаем вместе. Но сегодня я желаю обедать со Стреффом, не пэром.

— Ну что ж, — согласился тот, — я полагаю, что для разговора тет-а-тет он лучший собеседник.

Во время трапезы в маленьком ресторанчике с видом на Сену, где она настояла на том, чтобы заказать самые дешевые блюда, поскольку завтракала со «Стреффом», он стал собой прежним, эксцентричным и общительным. Раз или два она попыталась перевести разговор на его изменившееся будущее, его новые обязанности и интересы, но он уходил от ответа, вместо этого расспрашивая ее о разношерстной компании, собиравшейся у Вайолет Мелроуз, и рассказывал забавные или злые анекдоты о каждом из людей, коих она называла.

Только когда они допили кофе и она взглянула на часики, неопределенно представляя, когда отходит следующий поезд, он отрывисто спросил:

— Но что ты собираешься делать? Ты же не можешь вечно оставаться у Вайолет.

— О нет! — воскликнула она с дрожью.

— Ну, тогда… у тебя, полагаю, есть какой-то план?

— План? — удивилась она, вернувшись в суровую реальность после успокоительной интерлюдии их часовой встречи.

— Ты ведь не можешь жить, полагаясь на волю случая? Если только не намерена окончательно вернуться к прежней жизни.

Она покраснела, и глаза ее наполнились слезами.

— Я не могу этого сделать, Стрефф, — знаю, что не могу!

— Тогда что?..

Она поколебалась, потом проговорила с опущенной головой:

— Ник сказал, что напишет еще — через несколько дней. Я должна подождать…

— Ну естественно. Ничего не надо делать поспешно. — Стреффорд тоже глянул на часы. — Garcon, l’addition! [21] Человек, счет! (фр.) Я возвращаюсь сегодня вечерним поездом, и нужно еще успеть переделать массу дел. Но послушай, дорогая, — дай мне знать, когда примешь то или иное решение, хорошо? Нет, я не имею в виду вопрос, волнующий меня больше всего, считаем его на данный момент закрытым. Но, по крайней мере, я могу быть тебе полезен в другом, — черт, ты знаешь, я даже могу ссудить тебя деньгами. Это нечто новенькое для нашего пресыщенного вкуса!

— О, Стрефф… Стрефф! — только и могла она вымолвить; а он весело продолжал:

— Отпробуй это, отпробуй же — и, уверяю тебя, никаких процентов не будет, никаких дополнительных условий. И обещай, что сообщишь, когда примешь какое-то решение.

Она посмотрела в его шутливо щурящиеся глаза. Дружески улыбающиеся в ответ на ее улыбку.

— Обещаю! — сказала она.

Тот час, проведенный со Стреффордом, изменил все ее виды на будущее. Вместо возможной зависимости, вынужденного возврата к прежней жизни, состоящей из компромиссов и уступок, она увидела перед собой — когда решит выбрать их — свободу, силу и достоинство. Достоинство! Странно, какой вес это слово обрело для нее. Она смутно чувствовала значимость достоинства, чувствовала необходимость его присутствия в глубинах души даже в дни беспечной юности, когда так мало жертвовала суровым божествам. А с той поры, как она стала женой Ника Лэнсинга, она осознанно признала это, страдала и мучилась, когда изменила его мерилу. Да, брак со Стреффордом даст ей это чувство самоуважения, которое в таком мире, как их мир, могут обеспечить лишь богатство и положение в обществе. Если по психологическим или нравственным причинам она не в состоянии добиться независимости любым иным способом, предосудительно ли будет пытаться добиться этого на таких условиях?