Эдит Уортон - Век невинности

«Странно, — заметила миссис Велланд, — что они не выбрали для своего очередного „парти“ день, на который намечены скачки или еще что-нибудь! А вы помните, как два года тому назад они устроили прием в честь одного негра? В тот день Джулия Мингот приглашала всех на бал! Хорошо, что на сей раз никаких мероприятий не предвидится. Но, так или иначе, мы должны делегировать кого-нибудь к ним.»

Мистер Велланд тяжело вздохнул и сказал:

«Пошлем одного „делегата“. Три часа — такое неудобное время! Лично я должен быть здесь в половине третьего, чтобы вовремя принять пилюли. В самом деле, какой смысл следовать новейшей методике Бенкома, если не соблюдать при этом всех предписаний? А если я приеду позже, придется пропустить прогулку».

Одна только мысль об этом раздражала его, и он снова отложил в сторону нож и вилку. На его лице, изрезанном глубокой сетью морщин, выступили красные пятна.

«Но ведь нет никакой необходимости в том, чтобы ты ехал на эту встречу! — заметила его супруга с невинным выражением на лице, которое давно превратилось в некое подобие маски. — Я знаю, кому еще можно отослать приглашение на Беливью-авеню. А сама я заеду к ним в половине четвертого и побуду немного для приличия, — чтобы бедная Эми не подумала, что мы пренебрегаем их обществом».

Миссис Велланд с сомнением взглянула на свою дочь и добавила:

«Если у Ньюлэнда уже есть какие-нибудь планы на завтра, вы с Мэй вполне могли бы покататься на пони. Возьмите новое коричневое седло!»

Для семьи Велландов было принципиально, чтобы каждый ее член имел какие-нибудь «планы» на следующий день, и чтобы каждый его час был расписан. Возможность просто «убить время», которой не преминул бы воспользоваться любой меланхолик (в особенности, если ему и дела не было до виста и светской болтовни), полностью ею отвергалась; пустая трата времени вызвала в миссис Велланд такое же отвращение, какое вызывает список безработных у филантропа.

Другой принцип Велландов заключался в том, что они старались, по возможности, не нарушать планов молодоженов. А в данном, экстренном случае на независимость Мэй покушались в связи с острой потребностью мистера Велланда осуществить привычный выезд и отсутствием свободного времени у миссис Велланд.

«Конечно, я поеду с папой, а Ньюлэнд найдет, чем себя занять», — произнесла Мэй тоном, не оставлявшим ее мужу никакого права выбора. Миссис Велланд особенно угнетало отсутствие инициативы у своего зятя. У него никогда не было определенных планов на день грядущий.

Уже несколько раз за те две недели, пока Ньюлэнд жил под крышей их дома, он отвечал на ее вопросы о том, как он собирается провести свой день и какие у него планы весьма философски.

«Если я не буду думать о том, как провести мой день, возможно, он не проведет меня,» — говорил он; а однажды, когда миссис Велланд и Мэй отправились с визитами к своим соседям, он ушел на берег и пролежал там несколько часов под скалой, о чем откровенно признался им обеим после того, как все снова собрались дома.

«Ньюлэнд никогда ничего не планирует заранее», — отважилась как-то миссис Велланд пожаловаться своей дочери; а та ответила ей просто:

«Ты права! Но это не имеет значения, потому что когда ему нечем себя занять, он открывает книгу и читает».

«Совсем как его отец!» — молвила миссис Велланд и на этом разговор о праздности Ньюлэнда был прекращен, ибо стало ясно, что это у него — наследственность.

И тем не менее, Мэй беспокоила мысль о том, чем Ньюлэнд займет себя в день приема у Силлертонов, который был уже не за горами. То ей приходило в голову отправить его на теннисный матч к Чиверсам, то попросить у Бьюфорта катер для него на время ее вынужденного отсутствия.

«Я вернусь к шести, дорогой. Ты же знаешь, что папа должен быть дома к этому времени!»

И она не успокоилась до тех пор, пока Ачер не заверил ее, что скучать ему не придется, так как он собирается поездить по округе и присмотреть на конном заводе или какой-нибудь ферме еще одну лошадь для ее кареты. Они уже давно подумывали об этом, и это предложение выглядело настолько уместным, что Мэй торжествующе взглянула на мать, как бы мысленно говоря ей: «Вот видишь, он планирует свое время ничуть не хуже, чем любой из нас!»

Идея «поездить по округе» в поисках лошади для кареты пришла Ачеру в голову в тот самый день, когда впервые зашла речь о приглашении Эмерсона Силлертона и его супруги; но молодой человек никому не рассказывал заранее о своем плане, словно хотел совершить нечто запретное, от чего его могли отговорить. Однако, он уже успел обо всем позаботиться, и подготовил к выезду старые дрожки, которые все еще были в отличном состоянии и позволяли развивать скороcть около восемнадцати миль в час по хорошим дорогам.

В два часа, покончив с ланчем, он вскочил в легкий экипаж и отправился в путь.

День выдался погожий. Морской бриз гнал с севера белые пушистые облачка, между которыми виднелось ультрамариновое небо. Внизу мерно катило свои волны темно-синее море. Беливью-авеню в это время дня пустовало. Высадив молодого кучера на углу Милл-стрит, Ачер повернул на Олдбич-роуд и проехал по Истман-бич.

Его охватила беспричинная радость как когда-то, перед началом школьных каникул, когда он срывался с уроков и мчался в неизвестное. Пустив лошадей рысью, он намеревался добраться до конного завода в Парадайз-Роке к трем часам. И тогда, если бы ему удалось достаточно быстро отыскать подходящую лошадь и попробовать ее в деле, у него в запасе осталось бы еще целых четыре «золотых» часа!

Когда ему стало известно, что Силлертоны устраивают «пати», в его голове промелькнула мысль о том, что маркиза Мэнсон, разумеется, не пропустит это событие и отправится на прием вместе с дамами Блэнкер, а графиня Оленская, скорее всего, соберется навестить бабушку. Во всяком случае, на ферме у Блэнкеров вряд ли кто-нибудь будет, и он сможет удовлетворить свое любопытство и все там осмотреть. Он поехал туда вовсе не за тем, чтобы повидаться еще раз с графиней Оленской (молодой человек даже не был уверен, что ему этого хочется!). Но он все вспоминал одинокую фигуру, стоявшую в беседке у воды, и ему безотчетно хотелось увидеть дом, в котором она живет, и представить ее себе снова — в домашней обстановке. Это наваждение длилось денно и нощно и не отступало, как навязчивая идея безнадежно больного, умоляющего принести ему любимые лакомства, чей вкус он давно забыл.

Он и не помышлял о том, к чему может привести этот его порыв, так как не ожидал, что может застать мадам Оленскую дома, услышать ее голос, заговорить с ней. Просто Ачер думал, что если ему удастся увидеть землю, по которой ступают ее маленькие ножки, море, омывающее эту землю и небо над домом, в котором она живет, — остальная часть мира перестанет казаться ему пустыней.