Эдит Уортон - Век невинности

«В конце концов, может, с мужем ей было бы лучше», — сказала она тогда, на что он отреагировал негодующим возгласом. Не после этого ли случая его жена вообще перестала упоминать имя мадам Оленской в его присутствии? Что, если ее небрежно брошенное замечание было своего рода соломинкой, которую использовали специально, чтобы посмотреть, куда ветер дует? О результате эксперимента было доложено всей семье, после чего он попал в «черный список», и его тактично удалили с семейных советов. Его поразила дисциплина, существовавшая внутри клана Минготов. Им даже удалось склонить Мэй к тому, чтобы произвести разведку. Но Ачер догадывался, что она, ни за что не пошла бы на это, если бы внутренне этому противилась. Но вполне возможно, что она разделяла общую точку зрения относительно того, что мадам Оленской лучше было бы оставаться несчастливой в браке, чем жить одной, и что Ньюлэнда, который отчего-то воспротивился «естественному ходу событий», вовсе не обязательно посвящать в их стратегию.

Ачер встретил озабоченный взгляд месье Ривьера.

«Вам известно, месье (хотя вполне вероятно, что вам об этом не сообщили!), что ее семья сомневается, что вправе давать графине советы относительно того, как ей следует поступить в свете новых предложений графа».

«Тех предложений, с которыми вы прибыли?»

«Тех предложений, с которыми я прибыл».

С языка Ачера чуть было не сорвалось, что он не обязан докладывать посторонним о том, что он знает и чего не знает. Но взгляд месье Ривьера был, на сей раз таким смелым и решительным, что молодой человек ответил вопросом на вопрос.

«Ну и чего ради, вы говорите мне об этом?» — спросил он.

Ответа не пришлось долго ждать. Месье Ривьер сказал:

«Чтобы пробудить в вас сострадание, месье, и не допустить ее возвращения. Умоляю вас, вступитесь за нее!» — воскликнул месье Ривьер.

Ачер с удивлением воззрился на него. Не приходилось сомневаться в искренности слов месье Ривьера и его убежденности. По всей вероятности он решил, что графиня должна сама сделать выбор и не следует на нее давить, но ему необходимо было с кем-то поделиться своими соображениями. Для этой цели лучше всего подходил Ачер.

«Позвольте мне вас спросить, — сказал, наконец, молодой человек, — Вы и графине Оленской говорили то же, что и мне?» Месье Ривьер покраснел, но не отвел глаз:

«Нет, месье. Я добровольно выбрал эту миссию. По правде говоря, я и в самом деле полагал — по причинам, которые вам знать ни к чему, — что мадам Оленской лучше вернуться к своему мужу, чтобы реабилитировать себя в глазах членов общества. Граф гарантировал, что обеспечит ее будущее и социальное положение».

«Иными словами, вы и сами не рады теперь, что согласились стать посланником графа?»

«Я вообще не должен был соглашаться».

«Ну, и?…» — Ачер снова сделал паузу, и их глаза встретились в напряженном молчании.

«Но, месье, после того, как я встретился с ней и выслушал ее, мне стало ясно, что ей следует оставаться здесь».

«Неужели?»

«О, месье Ачер, я выполнил свою миссию до конца: изложил все аргументы в пользу предложения графа, — беспристрастно изложил, без каких бы то ни было комментариев с моей стороны. Графиня, надо отдать ей должное, выслушала меня до конца, не перебивая. Она была столь любезна, что согласилась увидеться со мною дважды. И я смог выдвинуть перед ней новые предложения графа. Но именно во время этих двух разговоров с ней, моя точка зрения коренным образом переменилась. Эта ситуация предстала передо мной совершенно в ином свете».

«Можно узнать, в чем причина таких глубоких перемен?»

«В ней самой произошли глубокие перемены», — ответил месье Ривьер.

«В ней произошли перемены? Но, выходит, вы знали ее и раньше?»

Молодой француз снова покраснел.

«Мы встречались в доме ее мужа. Я знаю графа Оленского много лет. Как вы сами понимаете, он не доверил бы подобную миссию незнакомцу».

Взгляд Ачера скользнул по голым стенам кабинета и остановился на календаре с изображением президента Соединенных Штатов. Разговор, происходивший в этих стенах, казался ему в высшей степени странным.

«Так о каких изменениях вы говорите?»

«О, месье, если б я мог вам сказать! — ответил его собеседник. — Tenez — главное открытие, которое я сделал, заключается в том, что по духу она — американка. И вы все, как истинные американцы должны понять, что теперь она не в состоянии принять многие вещи, на которые смотрят сквозь пальцы, скажем, в Европе. Об этом не может идти и речи! Если бы родственники мадам Оленской до конца осознали, что ей пришлось вынести, они не стали бы настаивать на ее возвращении. Но, как видно, они склонны думать, что граф Оленский мечтает снова обрести домашний очаг и заполучить свою супругу обратно, — месье Ривьер перевел дыхание и добавил: — Но все не так просто, как кажется».

Ачер вновь посмотрел на изображение президента Соединенных Штатов на календаре, а потом — на кипу бумаг на столе. Несколько секунд он сидел молча, пытаясь подобрать нужные слова, чтобы выразить свои чувства. Во время этой паузы он услышал, как месье Ривьер отодвинул стул и встал. Когда Ачер поднял глаза, то увидел, что его гость взволнован ничуть не меньше, чем он сам.

«Спасибо вам», — сказал Ачер просто.

«Вам не за что благодарить меня, месье. Я знаю, что должен… — месье Ривьер замялся, но потом продолжал уверенным голосом: — Да, мне необходимо сказать вам одну вещь. Вы спрашивали, нанял ли меня граф Оленский. В сущности, я работаю на него. Несколько месяцев назад я просил его оказать мне помощь: вы ведь знаете, что мне надо кормить свою семью — больных и стариков, которые полностью зависят от меня в материальном отношении. Но с того момента, как я отправился к вам, чтобы обсудить эти вещи, я перестал работать на него. Так и скажу ему, когда вернусь, и назову, по каким причинам я отказываюсь ему служить. У меня все, месье».

Месье Ривьер поклонился и повернулся, чтобы уходить.

«Спасибо вам!» — повторил Ачер, когда их руки встретились.

Ежегодно пятнадцатого октября в домах на Пятой Авеню открывали ставни, расстилали ковры и вывешивали на окна трехслойные занавески.

В первых числах ноября этот ритуал заменялся новым, и начиналась полоса увеселительных мероприятий. К пятнадцатому театральный сезон был в разгаре, в Опере и театрах публику угощали новыми постановками, и рассылались приглашения на обеды и балы. Обычно в эту пору, когда каждый находил, чем себя занять, миссис Ачер говорила, что «Нью-Йорк сильно изменился!»

Не упуская из виду ни одного светского раута, она могла отслеживать поведение каждого с помощью Силлертона Джексона и мисс Софи, не покидая при этом собственный дом — надежное укрытие. Оставаясь, таким образом, в недосягаемой тени, миссис Ачер знала, чья репутация дала трещину, и что за странные фрукты произрастают среди упорядоченных рядов «социальных овощей».