Эдит Уортон - Век невинности

«О, конечно, дорогая! Твоя бабушка этого не потерпела бы».

Когда Ачер покидал комнату с телеграммой в руке, он услышал, как его теща добавила, обращаясь к миссис Ловелл Мингот:

«Но чего ради, она попросила нас отправить эту телеграмму Элен Оленской?»

А Мэй спокойно ответила:

«Возможно, хочет воспользоваться случаем и надавить на нее: в конце концов, ее обязанность быть рядом со своим мужем».

Входная дверь закрылась за Ачером, и он отправился на телеграф.

«Ол-ол… Как пишется эта фамилия?» — переспросила молодая сотрудница телеграфа, расположенного в здании «Вестерн-Юниона». Ачер положил перед ней телеграмму на обитый жестью стол и повторил:

«Оленская, О-лен-ская.»

После чего он склонился над телеграммой, чтобы, в случае необходимости написать печатными буквами те слова, которые у Мэй получились особенно неразборчиво.

«Не часто нью-йоркскому почтамту приходится посылать телеграммы адресатам с такими необычными фамилиями», — раздался голос рядом с ним; обернувшись, Ачер увидел Лоренса Лефертса, невозмутимо покручивавшего ус и делавшего вид, что ему и дела нет до того, что написано в телеграмме.

«Хелло, Ньюлэнд! Так и знал, что застану вас здесь. Только что узнал о сердечном приступе миссис Мэнсон Мингот. Я тут ехал домой и вдруг увидел, как вы повернули на эту улицу, ну и решил спросить, как дела. Надо полагать, вы только что оттуда?»

Ачер кивнул и передал телеграмму девушке.

«Что, очень плохо? — допытывался Лефертс. — Телеграфируете членам семьи? Да уж, конечно, ничего хорошего, раз вы включили в этот список графиню Оленскую».

Губы Ачера задрожали. Ему хотелось съездить кулаком по красивому и нагловатому лицу человека, стоявшего рядом. Но он сдержался и спросил:

«Кто вам дал право так говорить?»

Но Лефертс был уже известен тем, что обычно уклонялся от дискуссий. И на сей раз он удивленно приподнял брови и скорчил кислую мину, которая рассмешила молодую приемщицу телеграмм. Тем самым Лефертс хотел напомнить Ачеру, что свои эмоции на публике нужно сдерживать. Ачер никогда не придавал слишком большого значения установленным обществом правилам, но его импульс причинить Лоренсу Лефертсу физическую боль мгновенно прошел. Столь неуместное упоминание имени Элен Оленской могло быть провокацией со стороны Лефертса.

Молодой человек заплатил за телеграмму, и они вместе вышли на улицу. Ачер, который, наконец, овладел собой, сказал:

«Миссис Мингот намного лучше. Доктор считает, что вообще нет причины для беспокойства».

Тогда Лефертс, изобразив радость на своем лице, поинтересовался, слышал ли Ачер о том, какие слухи ходят о Бьюфорте…

На следующий день во всех газетах появились сообщения о банкротстве Бьюфорта. Они встревожили всех не меньше, чем известие о сердечном приступе, который пережила старая Кэтрин. Но лишь ее близкие знали о существовании таинственной связи между этими двумя событиями; непосвященные же считали, что годы и полнота довели миссис Мингот до удара.

Весь Нью-Йорк тяжело переживал весть о падении Бьюфорта. Как сказал мистер Леттерблеяр, такого тяжелого случая он не припоминал со времен существования его фирмы. Банк продолжал принимать вклады весь день, до того, как было объявлено о его крахе. И поскольку многие клиенты Бьюфорта принадлежали к правящему классу, двуличие банкира находили вдвойне циничным. Если бы миссис Бьюфорт не пыталась «воззвать к коллективному духу милосердия» (выражение было ее собственным), члены общества не ополчились бы так против ее мужа. Когда узнали об этом ее ночном визите к миссис Мэнсон Мингот, все пришли к выводу, что она еще более цинична, чем ее муж. И ей не было оправдания: во всяком случае, ее завистницы не преминули «добить» ее, заклеймив «женой иностранца». Мысль о том, что Бьюфорт был иностранцем, приносила тем, кто не вкладывал деньги в его банк, странное удовлетворение.

Но, в конце концов, родственники Реджины в Южной Каролине примирились с этой ситуацией и, более того, утверждали, что скоро Бьюфорт снова встанет на ноги. Поэтому обществу ничего не оставалось, как «считать дело закрытым» и отдать должное прочности брачного союза Бьюфортов. Все решили, что придется научиться обходиться без Бьюфортов, и вздохнули с облегчением. Конечно, бельмом на глазу у общества были еще старушки Ланнингс, Медора Мэнсон и некоторые другие леди из хороших семейств, которые если бы в свое время послушали мистера Ван-дер-Лайдена…

«Лучшее, что Бьюфорты могут сейчас сделать, — произнесла миссис Ачер, чувствуя себя в роли доктора, ставящего диагноз и назначающего курс лечения больному пациенту: — это уехать и поселиться на небольшом ранчо Реджины в Северной Каролине. Бьюфорт всегда держал лошадей, так пусть разводит их в Северной Каролине! Я бы сказала, что он обладает всеми качествами, необходимыми коноводу».

Все согласились с этими доводами, но мало кого этот вопрос беспокоил по-настоящему.

На следующий день миссис Мэнсон Мингот значительно полегчало: она уже в достаточной степени владела языком, чтобы строго-настрого запретить упоминать в ее присутствии Бьюфортов; а когда ее навестил доктор Бенком, она поинтересовалась, чего это ради Минготы подняли такой шум вокруг состояния ее здоровья.

«Когда люди моего возраста едят по вечерам салат с цыпленком, они вообще могут не проснуться!» — заявила она. И доктор, восприняв это как намек на то, что старой Кэтрин необходимо изменить диету, с молчаливого согласия последней стал искать причину сердечного приступа в расстройстве пищеварения. Но, несмотря на свой властный тон, старая Кэтрин не вполне оправилась от удара. Несколько изменилось и ее отношение к жизни.

Согнувшись под тяжестью лет, она перестала придавать первостепенное значение житейским проблемам (у нее лишь сохранился интерес к сплетням о ее ближайших соседях). Так что выбросить из головы печальное сообщение о постигшем Бьюфортов несчастье не составило ей труда. Впервые она была обеспокоена состоянием собственного здоровья, и даже начала проявлять сентиментальный интерес к членам своей семьи, к которым раньше относилась индифферентно.

В частности, мистер Велланд был, наконец, удостоен ее внимания. Раньше она предпочитала игнорировать своего зятя, и все попытки своей дочери представить его сильным интеллектуалом встречала веселым смехом. Но теперь она проявила к нему живой интерес, как к человеку, страдающему всевозможными заболеваниями. Миссис Мингот даже назначила ему аудиенцию, как только у него спадет температура! Старая Кэтрин лишь теперь поняла, что с температурой шутки плохи.

Через сутки после того, как мадам Оленскую оповестили о болезни бабушки, от нее пришла телеграмма, в которой сообщалось, что графиня готова приехать из Вашингтона вечером следующего дня.