Эдгар По - Голландский воздухоплаватель

В мае 18** (не припомню в точности ни года, ни числа) собралась на роттердамской Площади многочисленная толпа народа, и с необыкновенным для флегматических голландцев волнением смотрела вверх. Из-за белых облаков тихо спускалось на землю что-то странное и даже забавное. Это был род воздушного шара, но самого необыкновенного устройства. Лодочку под шаром составляла большая, широкая шляпа, и одна из зрительниц, у которой были очень зоркие глаза, вскричала, что это шляпа ее мужа, Ганса Пфаля. Тут только вспомнили, что один из роттердамских жителей, Ганс Пфаль, исчез, лет пять тому назад, неизвестно куда, и все полагали, что он убит в ближайшем лесу, где найдены были тогда какие-то кости, похожие на человеческие.

Чем ниже спускался шар, тем явственнее видно было существо, сидевшее в шляпе. Оно было не больше двух футов роста, но толщина его едва ли не равна была вышине. Ног не было видно, но руки у этого странного создания были огромные, волосы седые, нос длинный и крючковатый, глаза большие и выразительные; щеки и подбородок отвислые; замечательнее всего было то, что у этого существа совсем не было ушей.

Опустясь к земле футов на сто, существо это видимо испугалось чего-то и не хотело спускаться ниже, но вынуло огромный пакет, с красною печатью и бросило в небольшую группу зрителей, между которыми был и роттердамский бургомистр, Ундердук. Тот почти налету подхватил пакет и с изумлением увидел, что пакет был надписан на его имя.

В то же самое время уродливое существо, бывшее в воздушном шаре, выбросило несколько мешков балласта, быстро опять поднялось кверху и через несколько минут совершенно исчезло из виду.

Тогда бургомистр отправился домой, пригласив с собою несколько знакомых, для чтения письма, полученного таким чудесным образом.

Вот в чем состояло это письмо:

«Вы, может быть, помните, г. бургомистр, что пять лет тому назад жил в Роттердаме бедный художник Ганс Пфаль. При всей недостаточности средств моих, я питал непреодолимую страсть к естественным наукам. Все, что мог добывать своим ремеслом, я употреблял на покупку книг, инструментов и на произведение опытов. Более всего приводили меня в восторг воздушные путешествия. Воображение мое представляло мне, что по этой части можно достигнуть до величайших открытий, если только решиться на это с самоотвержением и истинною любовью к науке.

Я чувствовал в себе довольно силы, твердой воли и решимости, чтоб предпринять какие-нибудь небывалые опыты. Каждый час свободного времени проводил я в том, что придумывал все препятствия и опасности, могущие мне встретиться, и до тех пор производил опыты над устранением каждого неудобства, пока мне не удавалось решить удовлетворительно все вопросы аэронавтики.

Таким образом, свыкся я с ежедневною мыслью, что жители земли только из боязни и от непривычки никогда не решались пускаться дальше известной высоты, и что, однажды решась на этот подвиг и предусмотрев все случаи, можно с самоуверенностью пуститься в безызвестные пределы далеко от земли.

Много я употребил времени и трудов для приведения в исполнение этого предприятия. Изучив все, что было писано по этому предмету, я нашел, что многое надобно усовершенствовать и изменить. Во-первых, употребление водородного газа для наполнения шара мне не нравилось: он слишком опасен своею воспламенимостью и расширительною силою; да и достигнув известных пределов атмосферы, по своему удельному весу, соединенному с тяжестью шара, лодочки и аэронавта, он уж равняется по весу с окружающим его воздухом и не может подниматься выше. Надобно было придумать употребить в дело легчайший газ. Я открыл вещество полуметаллическое, из которого, посредством обыкновенной серной кислоты, получается газ, превышающий легкостью водородный в 37? раз. Не хочу пока называть этого вещества, но могу сказать, что это один из элементов азота, который до сих пор почитался неразлагаемым. Он не имеет никакого вкуса и цвета, но имеет особенный, ему только одному свойственный запах, горит зеленоватым огнем и мгновенно прекращает жизнь всего живущего.

Второе главное затруднение, на которое ссылаются все воздухоплаватели, говоря о невозможности отдаленнейших путешествий, состоит в том, что в высших слоях атмосферы воздух неспособен уж для дыхания и всякая попытка подняться выше, неминуемо влекла бы за собою смерть. Я и против этого придумал средство. Гримм уж до меня составил аппарат для сгущения атмосферного воздуха, я усовершенствовал этот аппарат и приспособил его к предполагаемой мною цели.

Наконец продолжительные труды мои и приготовления увенчались полным успехом. Я все устроил, все составил, все придумал. Личная участь моя нисколько меня не беспокоила; я думал только о славе, о пользе науки.

Воздушный шар мой был готов. Я сделал его из батиста и три раза покрыл каучуковым лаком. Он мог вмещать до 40 000 кубических футов газа, а этого было слишком достаточно, чтоб поднять меня со 175-ю фунтами балласта.

Это было 1-го апреля. Я употребил, четыре часа с половиною, чтоб наполнить шар газом, привязал к нему лодочку с сеткою; положил туда весь свой багаж, телескоп, барометр нового устройства, термометр, электрометр, компас, секундные часы, колокольчик, рупор, стеклянный шар, из которого вытянут был воздух, и прочее; сверх того, усовершенствованный конденсатор, запас негашеной извести, сургуча, и несколько бочонков воды и съестных припасов, наиболее из пеммикана, занимающего так мало места при удивительной питательности.

На самом рассвете сел я в лодочку, подрезал последние веревки и быстро поднялся на воздух. Барометр показывал тогда 28 дюймов, а стоградусный термометр 10°.

Первые минуты быстрого полета были для меня восхитительны. Неведомое чувство гордости, восторга и некоторой боязни наполняли грудь мою. Я не мог приняться ни за какие инструменты, ни за какие наблюдения. Наконец я опомнился и, прежде всего, взглянул на часы. Было шесть часов утра. Я быстро поднимался, и высота барометра показывала, что я уж на высоте трех миль и трех четвертей (английских). Я летел над морем.

Внимательно стал я рассматривать поверхность вод и, благодаря хорошему зрению, увидел с высоты черную точку, медленно-подвигавшуюся по волнам. В телескоп же рассмотрел я, что это был английский линейный корабль, идущий к юго-востоку. Зрелище было великолепное. Мой аэростат летел над Атлантическим Океаном. Солнце уж встало, и кроме его, воды и неба, ничего не было видно.

И, однако ж, я не ощутил в себе никакого страха. Я нисколько не думал, что малейший толчок бросит меня, как пылинку, в это неизмеримое пространство океана, но, напротив того, мечтал только о том, чтоб подняться выше и выше. Мысль о собственной моей незначительности в воздушном океане, который гораздо огромнее всех земных, нисколько не пугала меня. Решимость моя была тверда, непреклонна.