Евгений Чириков - Отчий дом. Семейная хроника

— Один бунтик мужички им таки устроили! После этого в имении отца сделали обыск и нашли переписку с Герценом…

Все гости знали об этом случае, потому что Павел Николаевич много раз рассказывал уже про эту историю, но всегда, как и теперь, кто-нибудь да спросит:

— С Искандером Герценом?

— Да, с ним.

— А сохранились у вас эти письма?

— Они пребывают в архивах III Отделения [36] Ill Отделение — одно из пяти отделений Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, соединенное в 1827 г. с корпусом жандармов. Занималось сыском и следствием по политическим делам, осуществляло цензуру, боролось с отступлениями от православной ортодоксии (старообрядчество, сектантство), расследовало дела об отношениях помещиков и крестьян и т. д. .

Тогда один из гостей встал и, протягивая в пространство рюмку, патетически воскликнул:

— Вот именно за эту испорченную репутацию уважаемого гражданина, Павла Николаевича Кудышева, а равно и за всех его предков, помогавших ему в этом деле, я и предлагаю, господа, выпить!

Павел Николаевич растрогался: на его глазах появились слезы. Все подходили к нему, целовали его в мокрые усы и чокались с ним, поплескивая ему на колени водкой из рюмок. Потом произносили тосты за его двух идейных братьев: «народовольца» и «толстовца», а кстати и за Анну Михайловну, «родившую трех славных, честных граждан».

— За это можно простить уважаемой Анне Михайловне все социальные заблуждения.

Анна Михайловна не приняла тоста: она заслезилась и гордо вышла из столовой, сославшись на мигрень, а смущенные гости быстро оправились и продолжали с душевным возбуждением слушать рассказы хозяина про былые его революционные подвиги во дни студенчества. Своими рассказами он всегда пробуждал дремлющий в провинциальном благодушии революционный дух передовой интеллигенции. И теперь многие вспомнили дни своего студенчества, и каждому захотелось рассказать про какой-нибудь собственный подвиг. И вот полились воспоминания, а потом студенческая песня. Пели «Из страны, страны далекой» [37] «Из страны, страны далекой» — популярная студенческая песня XIX в. Слова Н. М. Языкова (1827), музыка А. А. Алябьева (1839). В студенческой среде первоначальный авторский текст значительно изменился и наполнился новым — революционным — содержанием. , «Быстры, как волны, дни нашей жизни» [38] «Быстры, как волны, дни нашей жизни» — популярная студенческая песня XIX в. (переработка песни студента-медика А. Серебрянского «Вино»). , «Укажи мне такую обитель, где бы русский мужик не страдал» [39] «Укажи мне такую обитель, где бы русский мужик не страдал». — Н. А. Некрасов. «Размышления у парадного подъезда» (1858). Прав.: «…где бы русский мужик не стонал». . А кончили «Дубинушкой»…

И все под врагом разумели в общем не некое отвлеченное зло и неправду, в которых тонет человечество, а, так сказать, по домашности, министров, губернаторов, исправников, становых, жандармов и вообще всяческое начальство, предержащими властями над ними поставленное. И, конечно, уже никак не мог рассчитывать на «дубину» ни один из присутствовавших печальников народа, особенно сам хозяин, Кудышев, когда-то во младости побывавший в тюрьмах в роли политического преступника, а теперь неустанно сеявший в качестве земца на ниве народной только «разумное, доброе, вечное» [40] Н. А. Некрасов. «Сеятелям» (1877): «Сейте разумное, доброе, вечное, / Сейте! Спасибо вам скажет сердечное / Русский народ». . Все они считали себя вправе ждать от народа только «сердечного спасибо», ибо одни лечили, другие просвещали, третьи строили мосты и дороги, страховали от пожаров и градобитий, творили правосудие и пр., и пр.

Хотя окрестные мужики и бабы продолжали называть владельцев Никудышевки « барами» или « господами », но, в сущности, бары и господа здесь кончились со смертью старого барина, мужа Анны Михайловны. Можно сказать, что покойный Николай Николаевич Кудышев был последним барином в Никудышевке. Помесь крепостника с вольтерьянцем [41] Чириков точно уловил часто встречающееся в России соединение несоединимого. На это указывали многие мыслители конца XIX в. Ср.: характеристика Энгельсом России, данная в письме к Плеханову в 1895 г.: «…в такой стране, как ваша, где современная, крупная промышленность привита к первобытной крестьянской общине и где одновременно представлены все промежуточные стадии цивилизации, в стране, к тому же окруженной более или менее прочной интеллектуальной китайской стеной, возведенной деспотизмом, не приходится удивляться возникновению самых невероятных и причудливых сочетаний идей…» (Маркс К., Энгельс Ф. Об искусстве. М., 1957. Т. 1. С. 549). , самодура с сентиментальным мечтателем, одинаково способного как к рыцарскому поступку, так и к варварскому своеволию, — таков был отец Павла Николаевича. В этом последнем никудышевском барине как-то ухитрялись сожительствовать подлинный европеизм с самой подлинной азиатчиной. Мужики его боялись, но любили. За что? Если иной раз и поколотит, то, во-первых, всегда за дело, а во-вторых, непременно вознаградит и щедро. Однажды поймал в лесу порубщика и круто с ним расправился: выбил собственноручно три зуба и приказал выпороть. Потом стал мучиться угрызениями совести просвещенного помещика и, вызвавши пострадавшего мужика, просил все забыть и получить за каждый выбитый зуб по пяти рублей. В числе его благородных поступков следует поставить упомянутый уже выше подарок своим только что раскрепощенным мужикам в 100 десятин земли с лесом, за что он не только жестоко пострадал, а, можно сказать, поплатился жизнью, совершив еще один подвиг. О последнем рассказывали так. Отставленный от предводительства, Николай Николаевич Кудышев с той поры подвергался всяческим гонениям от властей. А тут еще помог этому делу и старший сынок, Павел: будучи студентом-первокурсником, Павел снюхался с народниками-революционерами и попал в дело бунтарей, затеявших поднять народ против помещиков с помощью подложного царского манифеста — «Золотой грамоты». Хотя революционная связь Павла с бунтарями оказалась второстепенной и непосредственного участия в Чигиринском бунте [42] В Чигиринском уезде Киевской губернии в 1877 г. произошла неудачная попытка группы народников поднять крестьянское восстание. Когда в 1875 г. там происходили волнения государственных крестьян, инициаторы Чигиринского заговора Я. В. Стефанович, Л. Г. Дейч, И. В. Бохановский, С. Ф. Чубаров пытались использовать эти волнения для организации местного бунта. Но заговор был раскрыт, а Стефанович, Дейч, Бохановский, которым угрожала смертная казнь, в 1878 г. бежали до суда из Киевской тюрьмы. он не принимал, но в тюрьме все-таки посидел. Местные же жандармские власти, с которыми Николай Николаевич всегда вздорил, воспользовались случаем и произвели скандал на всю губернию: приехали в Никудышевку, перерыли все в доме, обыскали все постройки, чердаки и подвалы и нашли-таки какие-то ящики с разным хламом и с непонятными предметами, в которых заподозрили части не то типографского станка, не то литографии [43] Литография — способ печати, при котором краска под давлением переносится с плоской печатной формы на бумагу. . Все эти предметы, а также много книг из библиотеки, бумаги и письма, найденные в кабинете и шкафах с разной рухлядью, изъяли, опечатали и увезли в Симбирск вместе с Николаем Николаевичем. Всполошилась не только вся губернская власть, все дворянство и земство, но даже радостно вздрогнули центральные полицейские учреждения. Попался наконец! Однако вся эта шумная история очень быстро лопнула, как мыльный пузырь, выдутый необузданной фантазией престарелого симбирского жандармского полковника. Хотя в бумагах и были обнаружены два письма страшного тогда Герцена, но по содержанию своему эти вещественные доказательства говорили в пользу арестованного, ибо письма Герцена были ответами на раздраженную ругань Николая Николаевича по адресу «Колокола» [44] «Колокол» — первая русская революционная газета, издававшаяся А. И. Герценом и Н. П. Огаревым в 1857–1867 гг. сначала в Лондоне, потом в Женеве. Пользовалась огромным влиянием в передовых кругах русского общества. , из которых явствовало, что дворянин Кудышев совершенно отвергает всю подпольную работу Герцена. Что же касается остатков типографского станка или литографии, то все это оказалось остатками ткацких и красильно-набивных инструментов, уцелевших еще от крепостной мастерской. Хотя все кончилось как будто бы и благополучно, а Николай Николаевич вернулся в Никудышевку со славой победителя, но торжество его было весьма кратко и закончилось трагически. Объясняясь с приехавшим к нему в имение «с извинением» жандармским полковником, Николай Николаевич так вскипел гневом гражданского достоинства, что не воздержался и ответил на какую-то неуместную шуточку полковника плюхой, после чего сам же и упал и, не прийдя в сознание, часа через два скончался от кровоизлияния в мозг. На похороны почившего со славой героя съехалось множество передовых людей со всей губернии, привезли много венков с вызывающими надписями на лентах, как то: «Рыцарю духа», «Мужу чести и справедливости», «Положившему душу за други своя» и т. п. Была борьба за эти надписи с прибывшими для порядка властями, было и самопожертвование со стороны публики. Молодой земский врач, недавно еще соскочивший со студенческой скамейки и продолжавший носить косоворотку и длинные волосы, произнес дерзкое надгробное слово, которое заканчивалось так: