Евгений Чириков - Отчий дом. Семейная хроника

Жизнь даже из-под камня гонит живую травинку!

Казалось бы, что Черный Яр — самое подходящее место для исправления политических преступников: все крамольное должно из них выпариться. Скука — адская, жара — адская, лень — непролазная, тоска — смертная. А не исправлялись! Бацилла революции и тут не дохла. Горсточка ссыльных продолжала питаться собственным соком: спорили, горячились, сходились и расходились, возвеличивали и развенчивали друг друга, судились судом чести, влюблялись, решали мировые вопросы и судьбы государства Российского…

Временами, однако, по веснам, наступал вдруг такой момент, когда всем становилось тошно смотреть друг на друга: все сказано, все выяснено, каждый видит другого насквозь, знает, что тот скажет, как поступит, какой жест сделает. Тогда кто-нибудь вдруг возьмет да и убежит из Черного Яра.

Событие, которое сразу окрылит всю ссыльную публику! Такой же подъем бывает, когда появится новый политический свежий человек! Беда тогда этому новичку: как клопы, накинутся на этого свежего человека.

Так было с Григорием Николаевичем, когда он появился в роли ссыльного в Черном Яру. Переполох вышел необычайный. Засуетились, запищали, как мыши в подполье. Еще бы! Брат, родной брат чуть-чуть не повешенного Дмитрия Кудышева! Впрочем, тут спорили: одни утверждали, что — брат родной, другие, — что брат двоюродный.

Не успел Григорий Кудышев выпить чаю с дороги, как в дверь номера постучали. Предполагая, что это просто предупредительный знак номерной прислуги, Григорий продолжал умываться, освободившись от пиджака и жилета. Тогда за дверью прозвучал мелодичный женский голос:

— Можно к вам на одну минуту?

Григорий всегда был конфузлив и застенчив, а после долгого одиночного заключения совершенно отвык от женского общества.

— Простите, — виновато заговорил он в щель слегка приотворенной двери. — Я не совсем одет — умываюсь.

— Эка важность! Вы в брюках?

— Я? Да, я… но…

— Этого у нас вполне достаточно. На одну минуту!

— Позвольте… я сейчас того…

Но было поздно: дверь отворилась, и появилась хорошенькая девушка с искусственно серьезным лицом.

— Вы ссыльный?

— Да.

— Вы брат того Кудышева, который… которого чуть не повесили с Ульяновым по процессу «Первого марта»?

Григорий смутился:

— Почему вы этим интересуетесь?

— Я от кружка, от колонии политических. Меня послали узнать. Брат вы?

— Ну что ж… брат.

— Родной или двоюродный?

— Ну… родной брат.

— Пока больше ничего.

Девушка протянула руку, крепко пожала руку Григория и, уходя, отрекомендовалась:

— Я — Татьяна Николавна Линева. По делу Сабунаева [233] Сабунаев Михаил Васильевич (1855–1922) — народоволец, организатор народовольческих кружков в Поволжье (1889), в 1889–1890 гг. пытался возродить разгромленную «Народную волю». Осенью 1890 г. всех членов его группы арестовали. .

На другой день в номер Григория Николаевича зашел господин средних лет, по лицу из интеллигентов, по костюму не то мещанин, не то фабричный, с длинной трубкой во рту, и отрекомендовался уполномоченным представителем колонии:

— Степан Скворешников! [234] Имеется в виду Павел Николаевич Скворцов (ок. 1855–1931) — литератор, статистик в казанском и нижегородском земствах, один из первых пропагандистов марксизма в России. Особенно известны были его статьи, публиковавшиеся в «Волжском вестнике», «Казанском биржевом листке», «Юридическом вестнике» в 1899–1891 гг. Наверное, слыхали?.. Я статистик-экономист, сотрудничаю в «Юридическом вестнике»… [235] «Юридический вестник» — ежемесячный журнал, издававшийся в Москве (1867–1892). Первым редактором был Н. В. Калачов, с 1872 по 1880 г. его редактировали В. Н. Лешков, А. М. Фальковский, и М. М. Ковалевский; с 1880 г. и до конца главным и постоянным редактором был С. А. Муромцев. Журнал освещал вопросы уголовного и гражданского права и процесса, публиковал статьи по истории и философии права, политической экономии и финансов, международному праву и т. д. В Казани Скворцов, возможно в «Волжском вестнике», познакомился с Чириковым и Горьким, оставившим о нем воспоминания: «Аскет, он зиму и летом гулял в легком пальто, в худых башмаках, жил впроголодь и при этом еще заботился о „сокращении потребностей“ — питался в течение нескольких недель одним сахаром, съедая его по три осьмых фунта в день — не больше и не меньше… Он был весь какой-то серый, а светло-голубые глаза улыбались улыбкой счастливца, познавшего истину в полноте, недоступной никому, кроме него. Ко всем инаковерующим он относился с легким пренебрежением, жалостливым, но не обидным» (Горький М. Собр. соч.: В 30 т. М., 1951. Т. 15. С. 28). Освещаю вопросы с точки зрения материалистического понимания истории. Я, батюшка, могу себя считать первым марксистом в России… Плеханов [236] Плеханов Георгий Валентинович (1856–1918) — политический деятель, философ, теоретик марксизма. Вначале — народник, один из руководителей «Земли и воли» и «Черного передела», затем один из основателей РСДРП. После раскола на II съезде — близок к меньшевикам, выступал против вооруженной борьбы с царизмом. В Первую мировую войну возглавил группу «Единство», занявшую оборонительную позицию. Вернулся из эмиграции, которая началась в 1880 г., в 1917. Октябрьскую революцию не принял, считал, что Россия к социалистической революции не готова. В переиначивании названия сквозит презрение говорящего к заграничной группе марксистов. и заграничная братия со своей «Охраной труда» [237] Имеется в виду группа «Освобождение труда». пошла по моим следам… А пальма первенства все-таки за мной…

Григорий совершенно отстал от современности и плохо понимал, о чем идет речь, а гость понял его молчание как признак несочувствия своему направлению и, оборвавши самовосхваление, деловито и лаконично передал приглашение колонии прийти по сообщенному адресу вечером на кружковой чай.

После первого же товарищеского чая, на котором все ощупывали новичка в программном отношении и попутно ругались между собою, Григорий почувствовал себя здесь чужим и далеким. То, что было для Григория значительным, для этих людей не стоило выеденного яйца, и наоборот: что казалось им значительным, не трогало Григория. Своими ересями по адресу социализма и коммунизма он вызывал сперва злость и нападки, а потом общий хохот. Революционное реноме Григория быстро пало, и все, не исключая женщин, перестали относиться к нему серьезно и начали называть просто Гришенькой.

Изредка Григорий Николаевич посещал все-таки «чайное повечерие», не зная, куда бы пойти. Слушал рефераты «первоучителя Скворешникова» и шумные споры разномыслящих слушателей после реферата. Сидел смирненько в уголке и не ввязывался, так как все вопросы, которые он пытался было задавать на вечерних сходках, оказывались «не относящимися к делу»…