Габриэле Д’Аннунцио - Собрание сочинений в 6 томах. Том 1. Наслаждение. Джованни Эпископо. Девственная земля

В занятиях искусством он выбирал трудные орудия, точные, совершенные, непогрешимые средства: метрику и гравирование, и хотел продолжить и возродить традиционные итальянские формы, во всей строгости, примыкая к поэтам нового стиля и к художникам, предшествовавшим эпохе Возрождения. В основе у него был рассудок Его литературные работы были упражнения, шутки, этюды, исследования, технические опыты, курьезы. Заодно с Тэном он думал, что гораздо труднее сложить шесть хороших стихов, чем выиграть сражение. В структуре своего «Сказания о Гермафродите» он подражал «Сказанию об Орфее» Полициана; и создал строфы чрезвычайной изысканности, силы и музыкальности, в особенности в хорах чудовищ двойственной природы, как Кентавры, Сирены и Сфинксы. Эта его новая трагедия, «Симона» с коротким размером стиха, отличалась своеобразнейшим вкусом. Хотя она была написана на старинный тосканский лад, но казалась вымыслом английского поэта Елизаветинской эпохи по какой-нибудь новелле из «Декамерона », она заключала в себе какую-то часть того нежного и странного очарования, которым дышат некоторые драмы Шекспира.

На заглавном листе Единственного Экземпляра своего произведения, поэт сделал следующую надпись: «A. S. calcographus aqua forti sibi tibi fecit».

Медь привлекала его больше, чем бумага, азотная кислота — больше чернил, резец — больше пера. Уже один из его предков, Джусто Сперелли, занимался гравированием. Некоторые его гравюры, исполненные около 1520 года, глубиной и резкостью штриха, явно обнаруживали влияние Антонио Поллайюоло. Андреа прибегал к Рембрандтовскому способу свободного штриха и меццотинто — излюбленному приему английских художников школы Грина, Диксона и Эрлома. Он воспитывался на всевозможных образцах, изучал искания каждого художника в отдельности, заимствовал у Альбрехта Дюрера и у Пармиджианино, у Марка Антония и Гольбейна, у Аннибала Караччи и Мак Арделя, у Гвидо и Галлотты, у Таски и Жерара Одрана, но его замысел в гравировании на меди заключался в следующем: световыми эффектами Рембрандта осветить изящество рисунка флорентийцев второго поколения XIV века, таких, как Сандро Боттичелли, Доменико Гирляндайо и Филиппино Липпи.

Две новые гравюры, в двух любовных эпизодах, изображали два проявления красоты Елены Мути.

К особенно драгоценным вещам Андреа Сперелли принадлежало тонкое шелковое покрывало полинялого синего цвета с двенадцатью вышитыми по краям знаками Зодиака и готическими подписями: Aries, Taurus, Gemini, Cancer, Leo, Virgo, Libra, Scorpius, Arcitenens, Caper, Amphora, Pisces. Золотое Солнце занимало центр круга, изображения животных, в несколько старинном стиле, напоминавшем мозаику, отличались необыкновенным блеском, вся эта материя казалась достойной покрывать царское брачное ложе. И, действительно, она была в числе приданого Бьянки Марии Сфорца, внучки Людовика Моро, которая вышла замуж за императора Максимилиана.

Нагота Елены, в самом деле, не могла найти более богатого украшения. Порою, когда Андреа находился в другой комнате, она быстро раздевалась, ложилась в кровать под это изумительное покрывало и громко звала возлюбленного. И когда он прибегал, она представлялась ему божеством, облеченным в полосу небесного свода. А порою, желая подойти к камину, она вставала с кровати, увлекая за собой покрывало. От холода она обеими руками прижимала к себе шелк и шла, босая, маленькими шагами, чтобы не запутаться в обильных складках. Солнце ярко сверкало из-под распущенных на спине волос, Скорпион кусал ей грудь, длинный край Зодиака влачился за нею по ковру, захватывая розы, если она их рассыпала раньше.

Гравюра изображала Елену спящей под небесными знаками. Женский образ выступал из складок материи, голова откинулась несколько за край кровати, волосы ниспадали до земли, одна рука свесилась, другая лежала вдоль тела. Незакрытые части: лицо, верхняя часть груди и руки — сияли ослепительно, и резец художника, с большой мощью, передал блеск узоров в полутени и тайну символов. Высокая, белая борзая собака, Фамулус, — двойник той, что положила голову на колени графини д’Арундель на картине Рубенса, — смотрела на госпожу, протянув к ней шею, стоя на четырех лапах. Задний план комнаты был глубок и темен.

Вторая гравюра относилась к большому серебряному сосуду, который Елена Мути получила в наследство от своей тетки Фламинии.

Это был исторический сосуд: и назывался Чашей Александра. Цезарь Борджиа подарил ее княгине Бизенти перед своим отъездом во французскую землю для передачи Людовику XII буллы о разводе и разрешении на брак, она, вероятно, находилась среди баснословных сокровищ, с которыми Валентин вступил в Шинон, как это описано у Брантома. Рисунок фигур, которые окружали сосуд, и тех, которые выступали над краем на обоих концах, приписывался Рафаэлю.

Чаша называлась именем Александра потому, что была сделана в память той удивительной чаши, из которой, на шумных пирах, обыкновенно обильно пивал Македонец. Ряды стрелков тянулись по бокам сосуда, с натянутыми луками, в замешательстве, в удивительных позах, в которых Рафаэль изобразил обнаженных стрелков, стреляющих в Герму, на фреске в зале Боргезе, расписанной Джованом Франческо Болоньези. Они преследовали большую Химеру, в виде ушка, поднимавшуюся над краем у одного конца сосуда, тогда как на противоположной стороне стоял юный стрелок Беллерофонт с луком, наведенным на чудовищное детище Тифона. Узоры по дну и по верхнему краю отличались редкой красотой. Внутренность была вызолочена, как внутренность дарохранительницы. Металл был звучен, как музыкальный инструмент. В нем было триста фунтов весу. Форма была безупречна. Часто, причуды ради, Елена Мути принимала в этой чаше свою утреннюю ванну. Она могла хорошо погружаться в нее, впрочем, не вытягиваясь всем телом, и воистину, ничто не могло сравниться с благородной грацией этого тела в воде, отсвечивавшей, благодаря позолоте, неописуемо нежными отблесками, так как в цвете металла серебра еще не было, а золото исчезало.

Восхищенный тремя, по-своему изящными, формами — женщиной, чашей и собакой — гравер подыскал сочетание прекраснейших линий. Женщина, нагая, стоя в вазе, опираясь одной рукой о выступ Химеры, а другой — о Беллерофонта, наклонилась вперед и дразнила собаку, последняя же выгнулась дугою на вытянутых передних лапах и задних прямых, как готовый к прыжку хищник, и с хитрым видом, вытянула к ней свою длинную и тонкую, как у щуки, морду.

Никогда Андреа Сперелли не наслаждался с большим жаром и не мучился столь глубоким волнением художника, следящего за слепым и непоправимым действием кислоты, никогда не трудился с большим жаром упорным острием над трудностью оттенков. Как Лука Лейденский, он, воистину, был рожден гравером. Он обладал удивительным знанием (может быть, редким чувством) всех малейших особенностей времени и степени, необходимых для бесконечного разнообразия действия азотной кислоты на медь. Не только опыт, прилежание, не только знание, но главным образом это почти безошибочное врожденное чутье подсказывало ему надлежащее время, точное мгновение, в которое вытравливание давало ту точную степень тени, какую, по замыслу художника, должен был иметь оттиск И в этом господстве духа над грубой силой и в способности как бы сообщать ей дух искусства, в этом чувстве какого-то скрытого соответствия меры между биением пульса и последовательным разъеданием кислоты, он черпал свою опьяняющую гордость, свою мучительную радость.