Пелам Вудхаус - Неприметный холостяк; Переплет; Простак в стране чудес

– Слушай, а каким боком это тебя-то касается? – нежно осведомился он. – Деньги ведь не твои, верно?

– Могли бы быть и мои, дай я слабину. Но я устояла.

– Честь тебе и хвала! А когда ты презрела долг жены, я отправился за угол к Лестеру Бардетту, и он тут же вложил двадцать штук. Вот так! Чек он даст сегодня.

– Пусть лучше он, чем я! Поберегу уж свои кровные.

Джо кисло взглянул на жену. Эти наличные были животрепещущей темой. Нет, все-таки необходимо принять закон против того, чтобы жена клала деньги на свое имя, в который раз подумал он, вторя чувствам многих бродвейских мужей.

– Вообще-то после всего, что я для тебя сделал, могла бы хоть благодарность проявить, – угрюмо проворчал он. – Тебе не заработать бы ни пенни, если бы я не выдернул тебя из техасского кабака и не вставил твой номер в настоящий водевиль. Фанита! Величайшая Жонглерша! – с едким сарказмом воскликнул он. – Да если б не я, ты бы до сих пор подбрасывала свои четыре булавы в каком-нибудь убогом баре!

Фанни взорвалась. Она не выносила оскорблений своей профессиональной гордости.

– Прямо, четыре! Я работала с шестью булавами, и мне орали «браво». Сколько лет держался номер…

– Угу. И нет сцены между Нью-Йорком и Калифорнией, где не осталось бы вмятин от твоих булав. А в первых пяти рядах и сидеть никому не разрешалось. Ха-ха, Жонглерша!

– Да, Фанита-Жонглерша! Я и сегодня так же хороша.

– Почти.

– Ладно-ладно, – небрежно отмахнулась Фанни. – Я была дрянной жонглершей, а ты великим агентом. Но и дом, и участок во Фрипорте купила я. Не говоря уж о моих сбережениях. Послушай, Джо, – смягчилась она, как смягчалась всегда, разрядившись в домашней ссоре, – драма – это ведь не твой конек. Отчего бы тебе снова не заняться водевилями? Уж на этом-то ты собаку съел.

– Потому что я не желаю. Ясно?

Фанни вздохнула. Случайный зритель ни за что бы так не подумал, но она и вправду любит этого человека – тупоголового, с сигарой и шляпой-дерби на макушке.

– Ладно, – уступила она, – поступай как знаешь. Давай сляпай это шоу, и посмотрим, каким оно станет историческим.

– Не волнуйся, станет, хотя ты и в насмешку говоришь. Подумай сама: разве шоу не станет хитом, если главную роль играет Мэрвин Поттер? Да все женщины Америки кинутся на него полюбоваться!

– Если он не спалит театр в первый же вечер. От него только этого и жди. По мне, проще управляться с полной тележкой обезьян, чем с этим придурком. И очень сомневаюсь, что зрители станут платить даже за Мэрвина Поттера, когда разнесется слух об этой актрисе.

– Мисс Уиттекер прекрасно сыграет.

– Это ее так зовут? Откуда она, собственно, свалилась?

– Знаешь Джека МакКлюра?

– Она что, его мамочка?

– Золовка! Сестра его жены. А потому, уж пожалуйста, не откалывай при Джеке этих своих шуточек.

Фанни серьезно кивнула.

– Так вот почему она в шоу.

– Нет, не только. Она и сама по себе хороша.

– Ну да, если кому нравятся пышнотелые дамы зрелых лет. На репетиции я застала сцену, где она взбирается на яблоню в семейном саду. Придется вам деревья изготовлять из железобетона, – заключила Фанни и, сомневаясь, что ей удастся выдать заключительную реплику удачнее, одарила на прощание супруга ласковой улыбкой.

Несколько минут спустя в кабинет вошла девушка, при виде которой Простак, будь он тут, пошатнулся бы и с трудом удержал глаза в орбитах. Светловолосая, в шляпке, похожей на фруктовый салат. В ее голубых глазах, остановившихся на мистере Лемане, мерцало скрытое веселье. Для Эйлин Мур, его секретарши, хозяин служил неистощимым источником развлечений.

Мистер Леман, крутанувшись на кресле, окинул девушку воинственным взглядом. Ничто в его манерах не намекало, что он находит в ней хоть тень девичьей привлекательности, сразившей наповал Простака на Мэдисон-авеню. Душа у него еще саднила от недавней стычки, и путеводная звезда жизни Фотерингей-Фиппса оказалась всего лишь подвернувшейся вовремя под руку подчиненной, на которую можно выплеснуть накопившиеся эмоции.

– Эй, вы!

– Да, адмирал?

– Где это вы были?

– В кафе, адмирал.

– Не очень-то вы торопились обратно. И не смейте называть меня адмиралом. Вы что, думаете, я плачу за то, чтобы вы обедали день напролет?

– А вы мне вообще не платите. Уже за две недели задолжали. И знаете, – Эйлин считала, что подобные высказывания следует душить на корню, – в контракте оговорен час на обед. Именно час я и отсутствовала. Ни больше ни меньше. Так что отстаньте, Саймон Легри, и выбросьте свой кожаный кнут. Вы разве не в курсе, что Линкольн уже освободил рабов? Газет никогда не читаете?

Леман заворчал. С Фанитой, Величайшей Жонглершей Мира, он еще мог надеяться, что хоть иногда настоит на своем, но когда он пытался препираться с этой девушкой, то неизменно остро ощущал комплекс неполноценности. Если бы он не задолжал ей двухнедельную зарплату угрюмо подумал Леман, то давным-давно выкинул бы девчонку, нахальную, по его мнению, как свежевылупившийся цыпленок.

– Ладно, – сдался он, – принимайтесь за письма.

Она написала с десяток писем, письма босс обожал диктовать. Вскоре наступило затишье, и, как всегда в таких случаях, Эйлин разговорилась. Девушкой она была милой, дружелюбной, и ей хотелось, чтобы всем вокруг было весело. Она поискала возвышенную и занимательную тему. На минуточку призадумалась, не поболтать ли о новой шляпке, но решила, и вполне правильно, что этот предмет вряд ли увлечет аудиторию.

– Сегодня утром я видела на репетиции миссис Леман, – поделилась она, чувствуя, что это более острая тема.

– Да?

– Она такая забавная, правда?

– До колик прямо, – угрюмо буркнул мистер Леман.

– А как зовут актрису, которая играет героиню?

– Глэдис Уиттекер.

– Глэдис Уиттекер, – задумчиво повторила секретарша. – У нее такой темперамент! Ведь миссис Леман с ней даже не разговаривала!

Леман содрогнулся:

– То есть Фанни откалывала свои шуточки?

– Она только спросила…

– О чем? Сколько эта Глэдис весит? В каком году родилась?

– Нет-нет. Хотя она и правда слишком пухлая и старовата для своей роли.

– Я так не считаю.

– А вот миссис Леман считает. Мы смотрели ту сцену, где мисс Уиттекер залезает на яблоню, и миссис Леман спросила у режиссера: «Какой на ней будет костюм в этой сцене?» Режиссер ответил: «Голубенькие бриджи».

Леман тихонько застонал. Вот оно! Перст судьбы!

– «Голубенькие бриджи», – ответил режиссер. А миссис Леман и скажи: «Не забудьте дать указание, когда загремит хохот, пусть опустят занавес».

– К вам мисс Уиттекер, сэр, – объявил прыщавый юнец, появляясь в дверях.

– Вкати ее на инвалидном кресле, – распорядилась Эйлин.

Леман обрушился на секретаршу с необузданным жаром дикого зверя, угодившего лапой в капкан.