Пелам Вудхаус - Неприметный холостяк; Переплет; Простак в стране чудес

– Ничего-ничего. Я только хотел заметить, что сцена в саду… – Он остановился на полуслове, встревоженный и напуганный взглядом Лемана.

Тот смотрел на него еще секунд десять, а потом повернулся к Берни:

– Итак, вы говорили…

Мистер Сэмсон возобновил свою речь:

– В общем, как я уже сказал, пьеса нуждается в доработке. Некоторые сцены не бьют наповал. Вот у меня есть эпизод, который я придумал для шоу под названием…

Блуждающий взгляд мисс Марлоу наткнулся на Простака.

– Приветик, – ласково окликнула она.

– Здравствуйте, – отозвался Простак.

– Вы англичанин, верно?

– Да.

– То есть «ага». Какие у вас красивые волосы!

– Спасибо.

– Точь-в-точь цвета сливочного масла!

– В общем, да.

– На меня это действует, – все также ласково сообщила мисс Марлоу.

Берни упустил нить рассуждений.

– Послушайте-ка, – подозрительно спросил он, – что это там у вас происходит?

– А ты говори себе, – откликнулась Пэгги.

Леман воздел руки к небесам. К мисс Марлоу он сразу проникся жгучей антипатией.

– Берни, вы что, не можете избавиться от этой мамзели? – заорал он.

– Пусть только попробует, – ровно произнесла мисс Марлоу. – Что я с ним тогда сде-елаю…

– Мы будем обсуждать спектакль или нет? – полюбопытствовал Леман.

– Я против, – вступила Фанни.

– А я за то, – заметила Пэгги, – чтобы кто-нибудь плеснул мне в бокальчик шипучки. Прямо удивляюсь, как это ты сам мне не предложил, котик, – укоризненно повернулась она к Простаку. – Ты меня за кого принимаешь, за трезвенницу? Я тебе что, «сухой закон»?

– Налейте ей, – властно распорядился Леман, подбородком указуя на Простака, а большим пальцем тыча в шампанское, и Простак кинулся исполнять приказ с живостью человека, уверенного, что уж в этом-то он мастер. У него начало складываться впечатление, что участники конференции, особенно Леман, не умеют слушать. Ладно, пусть ему не удается завладеть их вниманием, но уж шампанского-то он сумеет налить. Он наполнил бокал мисс Марлоу, и мисс Марлоу, осушив его, выдохнула:

– Уф-ф!

– Так как же? – Леман поймал наконец взгляд Берни, норовящий ускользнуть в направлении молодой дамы. – Вы говорили, что придумали эпизод…

– Да. Вам надо чем-то заменить сцену в кабаре. Это ведь прямо поцелуй смерти, – содрогнулся Берни. – Хотя, конечно, у вас, – продолжал он тоном критика, анализирующего проблему со всех точек зрения, – возможно, вся закавыка в режиссуре. Не знаю, кто ставил спектакль, но из всех паршивых постановок…

Сесил Бенхэм выпрямился во весь рост.

– Прошу прощения, мистер Джексон…

– Берни Сэмсон.

– В самом деле? А я Сесил Бенхэм.

– Вот как?

– Возможно, вы не знаете, кто я.

– Не в том вопрос…

– Я десять лет проработал с Дэвидом Беласко. Я ставил для Назимова. Я был режиссером у Эдмунда Бриза. Я был режиссером у Лоуэлла Шермана, Сирила Скотта и Джинн Иглз.

– И где они все теперь? – спросила Фанни, размахивая бокалом.

– И я не привык, чтобы мои постановки характеризовали словом, какое употребили вы!

– Послушайте! – возмущенно взорвался Берни. – Я приехал сюда из Нью-Йорка, оказывая любезность Джо…

– Тем не менее я настаиваю…

– Слушайте, прекратите стычку! – взмолился Леман.

– Если ему позволить…

– Что толку заводиться…

– Да, но…

– Он ничего такого не хотел сказать. Шутил просто, понимаешь? – уговаривал мистер Леман, пока уязвленный режиссер медленно усаживался на место.

– Как, и на этом конец? – вознегодовала мисс Марлоу. – Ладно, кликните меня на следующий раунд. – И вольготно растянулась на кровати, нарочно не заметив взгляд, каким Неман одарил ее. До сих пор он приберегал такие только для Простака или подруги своих радостей и печалей.

– Продолжай, Берни, – попросил мистер Леман, медленно считая до десяти, как и рекомендовал ему доктор в случаях, когда подскакивает давление. – Так какая была сцена?

– А вот какая. Она точнехонько попадает на место, где у вас кабаре. Сцена – шик-блеск, но шоу в Нью-Йорке так и не пошло, так что эпизод никто не видел. Курильня опиума в Гонконге, представляешь?

– Нет, ну что это такое? – возмутился Бенхэм с превеликим достоинством.

Даже мистер Леман засомневался:

– Берни, мы ведь должны придерживаться сюжета! Не можем же мы перекроить всю пьесу.

– А что такого-то? – поинтересовалась Фанни.

– Ладно, давайте начнем с самого начала… Кто это? – спросил мистер Леман, услышав стук в дверь.

– Полиция, если в Сиракузах есть хоть какой-то закон и порядок, – высказалась Фанни. – Ныряй в окно. Я бы на твоем месте прыгнула. Не давайся им в руки живым.

– Откройте дверь, – велел мистер Леман.

– Я? – уточнил Простак.

– Да.

– Хорошо.

У Простака возникло впечатление, что ему недостает одного, чтобы превратиться в швейцара, – фуражки с козырьком и формы пуританского адмирала. Но нрав у него был мягкий и услужливый, а дядя Теодор помыкал им в юности слишком долго и он привык не обижаться на мелкие поручения.

Подойдя к двери, Простак открыл.

Появилась Глэдис Уиттекер, в самом воинственном расположении духа, готовая отразить любые атаки на ее мастерство. Фанни встретила ее аплодисментами, но та этого не оценила.

Заняв место в самом центре комнаты, актриса разразилась монологом.

– Прежде чем кто-то что-то скажет, – тихим угрожающим голосом начала Глэдис, – та пауза не моя вина. Мистер Спендер подал мне неправильную реплику, из третьего акта, а потому мне пришлось остановиться и подумать.

– Чудесный же вечерок вы выбрали для раздумий! – подала голос Фанни.

– Могли бы поставить кого-нибудь в кулисах, чтобы суфлировать!

Сесил Бенхэм зловеще раздулся. Бенхэмы не воюют с женщинами, если только те сами не напрашиваются. А мисс Уиттекер, рассудил он, как раз напросилась.

– Я подсказывал вам реплику!

– А я не расслышала!

– Это уж не моя вина.

– Чудненько! – Пэгги Марлоу резво села на кровати. Возбужденные голоса сулили сражение, а их она обожала.

– У меня весь день была дичайшая головная боль, – оправдывалась мисс Уиттекер, и голос ее задрожал от жалости к себе. – Если вы полагаете, – она вдруг перенесла атаку на Простака, – что артистке легко играть спектакль, да еще главную роль, когда в гримерку к ней без конца вламываются посторонние с идиотскими замечаниями…

Простак испытал все чувства Цезаря, которому Брут вонзил нож в спину.

– Черт подери! – закричал он, дивясь подобной неблагодарности. – Вы же сами просили, чтобы я делал идиотские замечания… Тьфу, то есть, я хочу сказать…

– Нет, ну правда, мистер Фиппс! Я же куда дольше вашего служу в театре…

– И вот это уже совсем не небылицы! – уколола Фанни.