Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т. 9. Дамское счастье. Радость жизни

Наконец на другой день в девять утра зазвонил колокол маленькой церкви, по ту сторону дороги. Из уважения к аббату Ортеру, который вел себя как настоящий друг во время этих печальных событий, было решено отслужить панихиду в Бонвиле, а потом перевезти тело на кладбище в Кан. Услышав погребальный звон, Шанто стал метаться в своем кресле.

— Я хочу посмотреть хотя бы, как ее будут увозить, — твердил он. — Ах, эти окаянные ноги! Что за несчастье эти окаянные ноги!

Тщетно пытались его отговорить, уберечь от страшного зрелища. Колокол звонил все чаще, старик сердился и кричал:

— Везите меня в коридор. Ведь я слышу, что ее выносят. Скорей, скорей. Я хочу видеть, как ее выносят.

Полина и Лазар, в глубоком трауре и в черных перчатках, вынуждены были подчиниться. Она стала с правой стороны, он с левой, и вдвоем они подкатили кресло к двери на лестницу. Четыре человека спускали гроб, сгибаясь под его тяжестью. Когда показался деревянный гроб с блестящими ручками и медной дощечкой с недавно выгравированной надписью, Шанто сделал попытку встать, но ноги, словно налитые свинцом, не слушались его, и ему пришлось остаться в кресле; старика так трясло, что зубы его стучали, казалось, он разговаривает сам с собой. Узкая лестница затрудняла вынос, и несчастный смотрел, как медленно сползает вниз длинный желтый ящик. Когда гроб почти коснулся его ног, Шанто наклонился, чтобы прочесть надпись на дощечке. Здесь коридор расширялся, и люди быстро вынесли покойницу к катафалку, стоявшему у подъезда. А он все смотрел и смотрел, как уходят сорок лет его жизни, все его прошлое, хорошее и дурное, о котором он мучительно скорбел, как скорбят о далекой юности. Полина и Лазар, стоявшие за креслом, плакали.

— Нет, нет, оставьте меня, — сказал он, когда они хотели отвезти его обратно в столовую. — Ступайте. Я хочу видеть.

Гроб поставили на носилки. Их понесли другие люди. Процессия построилась во дворе, где собрались все местные жители. Матье, запертый с утра в сарае, скулил у двери среди глубокой тишины, а Минуш, сидя на кухонном окне, изумленно смотрела на чужих людей и на длинный ящик, который куда-то уносили. Произошла задержка, кошке это надоело, она отвернулась и стала вылизывать себе брюшко.

— А ты разве не пойдешь? — спросил Шанто у Вероники, которая стояла подле него.

— Нет, сударь, — сдавленным голосом ответила она. — Барышня приказала мне остаться с вами.

Церковный колокол все звонил, и катафалк двинулся наконец со двора. За гробом под ярким солнцем шли Лазар и Полина, во всем черном, а калека Шанто сидел в кресле в раме настежь открытой парадной двери и смотрел, как процессия удаляется.

Формальности, связанные с похоронами, и кое-какие дела, которые пришлось улаживать, задержали Лазара и Полину на два дня в Кане. Когда они возвращались после того, как в последний раз побывали на кладбище, погода изменилась, ураган свирепствовал над побережьем. Из Арроманша они выехали в проливной дождь, а ветер дул с такой силой, что казалось, сорвет откидной верх экипажа. Полина вспоминала свое первое путешествие с г-жой Шанто из Парижа; была такая же буря, и бедная тетя запрещала ей высовываться из экипажа, поминутно поправляя на ней шейный платок. Откинувшись в угол, Лазар тоже погрузился в воспоминания: мать всегда ждала его на этой самой дороге, когда он возвращался, и в нетерпении выходила навстречу, чтобы поскорее обнять сына; однажды в декабре она прошла пешком два лье и села передохнуть вот здесь, на эту самую тумбу. Дождь лил непрерывно; Полина и Лазар не обменялись ни единым словом от Арроманша до Бонвиля.

Когда они приехали, дождь прекратился, но ветер бушевал с удвоенной силой, так что кучеру пришлось слезть и взять лошадей под уздцы. Когда экипаж остановился у ворот, мимо них пробежал рыбак Утлар.

— Эх, господин Лазар, — крикнул он, — на сей раз дело дрянь!.. Оно разносит все ваши загородки.

С этого поворота дороги моря не было видно. Подняв голову, молодой человек заметил Веронику, которая стояла на террасе и глядела на берег. Напротив, прислонившись к ограде церкви, из боязни, как бы ветер не поднял его сутану, стоял аббат Ортер и тоже смотрел на море. Он нагнулся и крикнул:

— Оно начисто сметает ваши сваи!

Лазар пошел к морю, и Полина последовала за ним, несмотря на ужасную погоду. Спустившись к подножию утеса, они застыли на месте, потрясенные страшным зрелищем. Прилив, один из сильнейших сентябрьских приливов, надвигался с ужасающим ревом; сам по себе он не был опасен, но ураган, который со вчерашнего дня дул с севера, так неистово подхлестывал волны, что целые горы воды вздымались на горизонте, катились к берегу и обрушивались на скалы. Вдали море казалось черным от нависших туч, проносившихся по свинцовому небу.

— Ступай обратно, — сказал Лазар Полине. — Я только взгляну и сейчас же вернусь.

Девушка не ответила и продолжала идти за ним до самого берега. Волнорезы и недавно установленная огромная дамба едва выдерживали этот страшный натиск. Валы бесновались все сильнее и сильнее, налетая, как бараны, один за другим. То были несметные армии, непрерывно прибывали все новые и новые полчища. Огромные зеленые спины с пенистыми гривами вздымались вдали и стремительно мчались к берегу под мощным натиском урагана; потом от яростного удара о скалистый берег эти чудовища как бы разлетались, превращаясь в водяную пыль, и опадали белой пенистой массой, которую поток воды тут же впитывал и уносил. И всякий раз когда обрушивался вал, доски волнорезов трещали. В одном уже были выбиты устои, а длинная центральная балка, закрепленная у самого основания, беспомощно раскачивалась, как мертвое тело, у которого картечью оторвало ноги. Два других сопротивлялись лучше, но чувствовалось, что их скрепления дрожат, слабея и становясь все тоньше, а море все крепче сжимало их в трепетном и мощном объятии, стараясь расшатать, чтобы сломить и опрокинуть.

— Я давно говорил, — повторял совершенно пьяный Пруан, прислонившись к дырявому корпусу старой лодки, — нужно еще посмотреть, что с ними будет, когда ветер подует с моря. Чихать ему на спички, которые понатыкал этот сопляк.

Слова его были встречены хохотом. Весь Бонвиль собрался здесь: мужчины, женщины, дети; их забавляли страшные удары, которые обрушивались на волнорезы. Хотя море и разрушало их лачуги, все равно они любили его и, несмотря на страх, восхищались им. Они сочли бы себя оскорбленными, если бы какой-то мальчишка обуздал его при помощи четырех балок и двух десятков колышков. Взбунтовавшееся море, которое с маху порвало путы, раззадоривало рыбаков, они гордились им, словно то была их собственная победа.

— Глядите-ка! — крикнул Утлар. — Глядите, какой удар… Здорово? Сразу оттяпало две ноги!