Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т. 9. Дамское счастье. Радость жизни

— Знаешь, — продолжал он, улыбаясь, — я частенько думаю, что после смерти мамы нам следовало уехать отсюда, покинуть родину.

— Почему покинуть родину!

— Да, да, бежать далеко, куда-нибудь в Океанию, на один из тех островов, где так чудесно живется.

— А как же твой отец? Мы захватили бы его с собой?

— Ах! Это только мечты, я просто рассказываю тебе… делюсь с тобой… Разве запрещено предаваться приятным мечтам, когда жизнь отнюдь не весела.

Лазар встал из-за стола и сел на подлокотник ее кресла. Полина уронила вязание и расхохоталась от души над необузданным воображением этого большого, чуть свихнувшегося ребенка; она откинулась на спинку, подняла голову, и Лазар оказался совсем близко, он чувствовал живое тепло ее плеча.

— Ты совсем спятил, мой бедный друг!.. Что бы мы там делали?

— Просто жили бы!.. Помнишь книгу путешествий, мы ее читали с тобой лет двенадцать назад? Там живут, как в раю. Зимы не бывает, небо всегда голубое, — прекрасная жизнь под звездами и солнцем… У нас была бы хижина, мы питались бы восхитительными плодами, ничего не делая, не зная никаких огорчений!

— Значит, жили бы, как два дикаря, с кольцом в носу и перьями на голове?

— Пожалуй! А почему бы и нет?.. Мы любили бы друг друга весь год напролет, не замечая дней, это было бы не так уж глупо.

Полина взглянула на него, веки ее затрепетали, она вздрогнула и слегка побледнела. Эти мечты о любви нашли доступ к ее сердцу, наполнив его сладостной истомой. Он взял ее руку без задних мыслей, просто желая приблизиться к ней, прикоснуться; он играл этой влажной рукой, сгибал тонкие пальцы, непрерывно смеялся, и смех его становился все напряженнее. Полину это ничуть не смущало, он просто балуется, как в юности; но вскоре силы стали изменять ей, она стала покорной и безвольной, изнемогая от волнения. Даже голос ее ослабел.

— Но если питаться одними фруктами, то, пожалуй, отощаешь. Пришлось бы охотиться, удить рыбу, обрабатывать поле. Если правда, что там работают только женщины, ты заставил бы меня копать землю?

— Тебя, этими нежными ручками!.. А на что обезьяны, разве из них не делают теперь прекрасных слуг?

Услышав эту шутку, она рассмеялась через силу, а он добавил:

— Впрочем, у тебя уже не было бы ручек… Да, да, я съел бы их. Смотри, вот так.

Лазар стал целовать ее руки, кусая их в порыве безудержной страсти. Больше они ни о чем не говорили, обоих охватило безумие, оба потеряли голову, забыв обо всем на свете. Полина покорно откинулась в глубь кресла с красным, возбужденным лицом и закрыла глаза, словно не желая ничего видеть. Резким движением он уже начал расстегивать ее лиф, рвал крючки на юбке, и губы их встретились. Он поцеловал ее, она ответила страстным поцелуем и, крепко прижавшись, обняла его за шею обеими руками. Судорога пробежала по ее телу, она невольно открыла глаза и вдруг увидела, что падает на пол; вот лампа, шкаф, потолок, на котором ей знакомо каждое пятнышко. Полина пришла в себя и с изумлением оглядела комнату, словно очнувшись после страшного сна. Она стала яростно вырываться, вскочила на ноги. Юбки соскользнули с бедер, из расстегнутого лифа виднелась обнаженная грудь. В напряженной тишине комнаты раздался ее крик:

— Пусти меня, это чудовищно!

Но Лазар ничего не слышал, обезумев от страсти. Он снова поймал Полину, пытаясь сорвать с нее одежды. Наугад он прижимался губами к ее обнаженному телу, осыпая Полину поцелуями, и каждый раз она вздрагивала с головы до ног. Дважды она снова чуть не упала, уступая непреодолимому желанию отдаться ему, жестоко страдая от этой внутренней борьбы. Лазар не отпускал ее, прерывисто дыша; они обогнули стол, наконец ему удалось повалить ее на старый диван с такой силой, что все пружины заскрипели. Она отталкивала его руками, твердя охрипшим голосом:

— Молю тебя, молю, оставь меня… То, чего ты хочешь, чудовищно!

Стиснув зубы, Лазар не произносил ни слова. Он уже думал, что сейчас овладеет ею, но Полина снова вырвалась и так сильно толкнула его, что он отлетел к столу. Освободившись, она тут же выскочила из комнаты, одним прыжком пересекла коридор и вбежала к себе. Но он уже нагонял ее, она даже не успела захлопнуть дверь. Лазар начал ломиться к ней. Полине пришлось налечь на дверь всем телом, чтобы затворить и повернуть ключ. Она боролась с ним, так как чувствовала, что погибнет, если ему удастся просунуть в эту узенькую щелку хотя бы кончик своей туфли. Замок громко щелкнул, снова наступила тишина, слышно было лишь, как море бьется о стену террасы.

Полина стояла, прижавшись к двери, она не зажигала свечи, вперив широко открытые глаза в темноту. Девушка понимала, что Лазар тоже стоит не шелохнувшись по ту сторону. Она слышала его дыхание, казалось, она еще ощущает это жаркое дыхание на своей шее. Если она отойдет, он может высадить дверь плечом. Так спокойнее, и Полина машинально продолжала налегать изо всех сил на дверь, словно он еще ломился в нее. Прошли две бесконечные минуты, оба не двигались с места, отделенные лишь тонкой деревянной перегородкой, разгоряченные, охваченные желанием, с которым не могли совладать. Затем она услышала глухой от волнения голос Лазара, он говорил очень тихо:

— Полина, отопри мне… Ты здесь, я знаю.

Дрожь пробежала по ее телу, этот голос точно обжег ее с головы до пят. Но она не ответила. Опустив голову, девушка одной рукой сдерживала падающие юбки, а другою судорожно сжимала расстегнутый лиф, прикрывая обнаженную грудь.

— Ты страдаешь, как и я, Полина… Отопри, молю тебя. Почему мы должны отказаться от этого счастья?

Боясь разбудить Веронику, чья комната была рядом, он стал молить совсем тихо, это походило на жалобный стон:

— Отопри же… Отопри, а потом умрем вместе, если захочешь… Разве мы не любим друг друга с детства? Ты должна была стать моей женой, значит, это неизбежно, значит, ты будешь моею!.. Я люблю тебя, я люблю тебя, Полина…

Она дрожала все сильнее, от каждого слова у нее сжималось сердце. Она еще чувствовала на своих плечах поцелуи Лазара, ей приходилось делать над собой нечеловеческие усилия, чтобы не отпереть ему, не отдаться неудержимому чувственному порыву. Да, он прав, она любит его, зачем же отказываться, лишать себя этой радости, ведь никто на свете не узнает! Дом спал, ночь была темна. О! уснуть во мраке, в объятиях друг друга, пусть он принадлежит ей хоть один час! Жить, жить наконец полной жизнью!

— Бог мой! Как ты жестока, Полина!.. Ты даже не хочешь ответить мне, а я так несчастен… Отопри, я обниму тебя, я скрою тебя от всех, мы забудем все. Отопри, отопри, молю тебя.