Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т.13. Мечта. Человек-зверь

В задумчивости Ками-Ламотт открыл дверь в соседнюю комнату, где ожидал Денизе, Тот слышал все и, входя в кабинет, воскликнул:

— Ведь я вам говорил, этих людей несправедливо подозревают… Конечно же, она думает только о том, как спасти мужа от грозящего ему увольнения. Ни одно ее слово не вызывает подозрений.

Секретарь министра ответил не сразу. Он в упор смотрел на следователя, на его необычно тяжелое лицо с тонкими губами и думал о тех многочисленных чиновниках судебного ведомства, которыми втайне распоряжался, и невольно дивился тому, что они, несмотря на свое мизерное жалованье, еще сохраняют какое-то достоинство и способны мыслить, вопреки отупляющей их деятельности. Вот, скажем, этот следователь с глазами, полуприкрытыми тяжелыми веками, полагает себя весьма проницательным, но сколько в нем фанатичного упорства, когда он думает, что обнаружил истину!

— Итак, — начал Ками-Ламотт, — вы все еще настаиваете на виновности этого Кабюша?

Денизе чуть не подскочил от удивления.

— Ну, конечно!.. Всё против него. Я уже перечислял вам доказательства, они, осмелюсь сказать, просто классические, все звенья налицо… Я произвел тщательный допрос, дабы установить, не было ли в деле соучастника, не находилась ли в купе женщина, как вы мне дали понять. Предположение это как будто совпадало с первоначальным показанием машиниста, видевшего мельком сцену убийства; я умело допросил его, и человек этот не стал настаивать на своем прежнем заявлении, даже признал, что темная масса, о которой он раньше упоминал, вполне могла оказаться пледом… О, бесспорно, убийца — Кабюш, тем более что у нас нет улик против кого бы то ни было другого.

До сих пор секретарь министра выжидал, он не спешил осведомить Денизе, что располагает важной уликой — письмом; теперь, окончательно убедившись в том, кто совершил преступление, он тем более не торопился открыть истину. Стоит ли разъяснять следователю, что тот на ложном пути, коль скоро истинный след приведет к еще большим осложнениям? Все это надо было прежде хорошенько взвесить.

— Господи! — продолжал он с усталой улыбкой. — Я охотно готов признать, что правота на вашей стороне… Я пригласил вас только для того, чтобы совместно рассмотреть некоторые важные обстоятельства. Дело это из ряда вон выходящее, его теперь невозможно отделить от политики; вы это и сами понимаете, не так ли? И может случиться, что нам придется действовать, считаясь с требованиями правительства… Скажите, положа руку на сердце, к чему вы пришли в результате дознания, — была эта девушка, любовница Кабюша, изнасилована?

Следователь, по обыкновению, поджал свои тонкие губы, а глаза его наполовину скрылись под тяжелыми веками.

— Разумеется! Председатель суда, видимо, надругался над нею, и на процессе это всплывет… К тому же, если защищать обвиняемого будет адвокат, принадлежащий к оппозиционной партии, гласности, надо думать, предадут немало позорных фактов, о них и так уже говорят в наших краях.

Денизе был вовсе не глуп, когда высвобождался из-под власти профессиональной рутины и переставал кичиться собственной проницательностью и всемогуществом. Он отлично понял, почему его пригласили не в министерство юстиции, а домой к секретарю министра.

— Одним словом, — заключил следователь, видя, что его собеседник по-прежнему сохраняет невозмутимость, — нам предстоит разбирать довольно грязное дело.

Ками-Ламотт только кивнул. Он молча прикидывал, к чему может привести другой процесс — процесс супругов Рубо. Представ перед судом присяжных, муж, конечно, расскажет все: как Гранморен развратил Северину, когда она была еще совсем девочкой, как он и в замужестве не оставлял ее в покое и как он, Рубо, совершил убийство под влиянием бешеной ревности; кроме того, тут речь пойдет уже не о служанке и рецидивисте, суд над помощником начальника станции и его хорошенькой женой всколыхнет некоторые слои буржуазии и железнодорожников. И потом, кто знает, с чем можно еще столкнуться, когда дело идет о таком человеке, как покойный председатель суда? Могут всплыть самые отвратительные вещи. Нет, положительно, процесс четы Рубо, подлинных преступников, окажется еще более грязным. Это решено, он его не допустит ни за что. Если уж без суда не обойтись, пусть лучше судят безвинного Кабюша.

— Вы меня убедили, — сказал он наконец следователю. — Действительно, есть все основания подозревать каменолома в убийстве, ведь он по понятным причинам жаждал отомстить… Но, боже мой, как все это печально! И сколько грязи всплывет на поверхность!.. Я отлично понимаю, что правосудие должно равнодушно взирать на последствия и, паря над борьбой интересов…

Он не закончил фразу и только махнул рукою; между тем следователь, молча, с сумрачным видом, ожидал указаний. Теперь, когда его правоту признали и тем самым оценили его ум, он готов был принести идею справедливости в жертву государственной необходимости. Но секретарь министра, хотя и понаторевший в такого рода сделках, несколько поторопился и сказал отрывистым тоном человека, привыкшего к повиновению:

— Словом, процесс нежелателен… Устройте так, чтобы дело было прекращено.

— Простите, милостивый государь, — возразил Денизе, — я уже в этом не властен, ведь речь идет о моей совести.

Ками-Ламотт тотчас же улыбнулся и вновь стал необыкновенно корректен; учтиво, но с тонкой насмешкой он проговорил:

— Вот именно. К вашей совести-то я и адресуюсь. Предоставляю вам принять такое решение, какое она вам подскажет, и уверен, что вы беспристрастно взвесите все «за» и «против» во имя торжества здравых принципов и общественной морали… Вы не хуже меня знаете, что порою доблесть в том и состоит, чтобы примириться с меньшим злом, дабы избежать большего… Словом, к вам обращаются как к благонамеренному гражданину и честному человеку. Никто не собирается оказывать давление на вашу независимость, а потому я вновь повторяю, что только вы властны принять решение по делу, как того, кстати, требует закон.

Следователь, особенно ревниво относившийся к своей безграничной власти именно сейчас, когда он готовился злоупотребить ею, сопровождал каждую фразу секретаря министра довольным кивком.

— Кроме того, — продолжал Ками-Ламотт с такой преувеличенной любезностью, что она звучала иронически, — мы знаем, к кому обращаемся. Мы давно следим за вашими усилиями, и я разрешу себе сказать, что уже теперь призвали бы вас в Париж, будь здесь подходящая вакансия.

У Денизе вырвался непроизвольный жест. Как? Если он окажет услугу, которой от него ждут, его честолюбивая мечта все-таки не исполнится, он не получит места в Париже? Но, догадавшись об этом, секретарь министра тут же прибавил: