Анна Зегерс - Седьмой крест. Рассказы

Она едва слышно, по-видимому, без всякой задней мысли, задала вопрос, который, впрочем, задавала и раньше:

— Ты действительно собственными глазами видел его в этом соборе?

Эрвин, внутренне растерявшись, ответил с внешним возмущением:

— Конечно. Я тебе уже не раз говорил это! И то, что в последний момент я заметил знак, о котором мы договорились, знак, поданный рукой или ногой.

— Разве он был уже в наручниках?

Эрвин ответил так, будто после этого события прошло лишь несколько часов:

— Ах, нет. Как ты это себе представляешь? В таких случаях они не арестовывают на глазах у всех…

Несколько минут они лежали молча. Недоверие, сомнение, опутавшее их, как паутина, отбило у них всякое желание разговаривать, не говоря уже о любви.

Эрвин думал: «Конечно, Лора сильная, конечно, она замечательная женщина. Она многое мне объяснила. Она облегчила мне душу, успокоила меня. Но права ли она? Как бы там ни было, сердце мое все еще словно налито свинцом. Зачем она так мучает меня прошлым?»

Точно так же, как бывают недосказанные слова, бывают и недодуманные мысли… Он только было подумал: «В Луккау никто меня не станет искать, даже Лора не знает, где это». Но вдруг, тут же, эту мысль будто ветром сдуло.

Он открыл ей дверь. Лора сама попросила не провожать ее. И потому это не выглядело последним прощаньем и осталось в его памяти как бы лишь одним из многих расставаний, словно им предстояло прожить несколько жизней.

О пакте между Гитлером и Сталиным Эрвин узнал в Луккау. Его как громом поразило. Вот когда ему ужасно нужна была Лора, ее разъяснения, ее сила, ее свежее здоровое лицо. А он совершенно один, сбитый с толку в этом глухом маленьком городишке! Он довольно хорошо устроился у господина Шульце, у которого была картонажная мастерская.

Его гневная растерянность из-за непонятного договора постепенно улеглась… Он даже порой испытывал своего рода удовлетворение: в такие времена все возможно.

Гитлер напал на Польшу. Франция и Англия объявили войну Германии, и Эрвин снова подумал: как мог Хеммерлинг все это предвидеть заранее? Как могла Лора так твердо верить ему?

У Шульце был родственник, владевший небольшой, но единственной в их городишке типографией, где теперь в первую очередь печатали официальные призывы и воззвания. Так как этот родственник, ощутив воинственный зуд, отправился в Польшу, заботы о типографии взяло на себя государство и доверило Шульце управлять ею. Эрвин охотно и умело заменил там своего хозяина, а когда вскоре обнаружилось его знакомство с печатным делом, он объяснил, что в свое время обучался этому, но не закончил ученья, потому что его отец остался без работы и ему, Эрвину, пришлось помогать матери.

Хотел этого Эрвин или не хотел, но по стране разлетались сотни тысяч свастик, вышедших из их типографии.

У Шульце была уже немолодая, очень костлявая, но хитрая и проворная дочь. Ее звали Эльфрида. По вечерам, разговаривая с отцом, она убеждала его, что Эрвин — он был теперь по документам уже не Вагнер, а Шустер — мог бы стать подходящим компаньоном в деле. Отец и дочь не говорили напрямик того, о чем думали, но Эрвин расценивался ими прежде всего как будущий зять. До сих пор у Эльфриды не было женихов, но теперь она, казалось, приглянулась Эрвину. Практичный парень, думал Шульце. Впрочем, Эрвин умел и поухаживать.

Он давно привык во всех случаях жизни думать: Лора права, Лора неправа. И когда он женился на Эльфриде, то нашел себе странное оправдание: а что же мне, преследуемому, оставалось делать?.. Даже договор между гитлеровской Германией и Советским Союзом, казалось ему, косвенно оправдывал этот шаг.

Эльфрида Шульце благодаря своей хитрости и изворотливости стала полезным членом женской организации национал-социалистской партии. Новая форма скрывала ее худобу. Она умела приказывать, а когда надо — спеть и посмеяться… Ее вызвали на несколько дней в Берлин. И Шульце, оставшись наедине с зятем, тут же принес с чердака несколько связок каких-то газет и велел Эрвину быстренько сжечь их. Бросив беглый взгляд, Эрвин понял, что они уничтожают социал-демократическую литературу.

Внезапно их собственная мастерская была превращена в экспедиционную контору для рассылки газеты «Луккауэр беобахтер», предназначавшейся для окрестных крестьян. На упаковке и рассылке газет Эрвин без всякого неудовольствия заменил тестя. Иногда на невозмутимо хитрое лицо старика набегала тень какой-то грусти. И Эрвин испытывал даже угрызения совести, когда обычно лукавые глаза Шульце смотрели на него, пусть всего несколько мгновений, без всякой хитрости, задумчиво-серьезно. «Что же он может подозревать? — думал Эрвин. — Даже Лора не подозревает, где я». Он часто неподвижно смотрел перед собой невидящими глазами.

Шульце спрашивал: «Чем ты озабочен, Эрвин?» Тогда Эрвин стряхивал с себя оцепенение. Когда они сидели в душной комнате и тесть от скуки в десятый раз читал одно и то же место из «Луккауэр беобахтер», в голове Эрвина, как будто ничем не занятой и измученной всем, проносились белые и пестрые птицы воспоминаний. Не он мысленно шагал сейчас по некогда знакомым городам. Скорее наоборот, сами эти города как бы скользили мимо него. Его родной город, светлый и тихий. Лесистые холмы вокруг него. Озеро с палатками на берегу. Причудливый мост над мутной речушкой в Эрфурте. {11} 11 Причудливый мост над мутной речушкой в Эрфурте. — Одна из архитектурных достопримечательностей города Эрфурта — мост через реку Гера, застроенный с обеих сторон домами купцов с лавками в нижних этажах и называющийся поэтому «Купеческим мостом» («Krämerbrücke»). На крутом холме уходили ввысь стены собора. Башни по сей день господствовали над городом и над ним самим. Однако отдельных людей он изгнал из своей памяти, хотя ими и кишели улицы Лейпцига. Потом появился Кельн, и он отчетливо увидел остановку на Ганзаринге, а в Наумбурге сквер перед собором был все таким же серо-зеленым. Вот перед ним возникли скульптуры. Он знал их только по открыткам: ведь он так и не входил в собор. Коротко промелькнул Гиссен, в аудитории зажегся свет, проворные студенты вбегали и выбегали из здания. Так много знакомых городов, но и несколько таких, где он побывал лишь проездом. Может быть, сейчас где-то кому-то вот так же вспоминается Луккау. Здесь мысли людей были такие же чахлые, как всходы на окрестных полях…

Эльфрида вернулась из Берлина довольная, с чрезвычайно важным, как она пояснила, поручением. Ее снова и снова вызывали в столицу. Она требовалась там для бог весть каких дел. Оставшись вдвоем, мужчины молча сидели друг подле друга, и все же без Эльфриды им было лучше.

Даже Луккау встряхнуло от спячки, когда Гитлер напал на Советский Союз.