Анна Зегерс - Седьмой крест. Рассказы

Из всех призраков, посещавших Фаренберга за последние три ночи, самым жутким был его собственный двойник в синей блузе водопроводчика, продувающий засоренную канализационную трубу. Веки его горели после бессонных ночей. Последнее донесение, что фуфайка найдена, показалось ему ответом на его ночные молитвы о том, чтобы беглецы были пойманы, и обещанием, что он не будет подвергнут самой страшной из кар — лишению власти.

Прежде всего нужно наесться досыта, сказал себе Георг, иначе я упаду. В нескольких шагах отсюда должна быть закусочная, возле трамвайной остановки. Его мучила колющая боль под ложечкой, точно ему под ребро кинжал всадили и Георг вот-вот упадет ничком. Вдруг все поплыло перед глазами. С ним это бывало в лагере после особенно мучительных допросов. А потом, когда все кончалось, его охватывало даже какое-то недоумение, словно ничего и не было, словно кинжал незаметно вытащили. Но сейчас его охватил гнев. Нет, иначе представлял он себе свою гибель — в борьбе, с громкими угрожающими выкриками, на которые сбегутся люди.

А так — какой смысл? Он уже снова был на ногах. Встряхнул пальто, отсыревшее и помятое, и двинулся дальше по Верхнемайнской набережной. Забавно было бы остаться здесь, лежать мертвым под забором, пусть рыщут по всему городу.

Каким молодым вдруг показался Георгу этот город, каким тихим и чистым! Он медленно выступал из тумана, точно плод из кожуры, в брызгах нежнейшего света, и не только деревья и газоны, даже мостовая была свежа, как утро. Георг рассудительно и трезво говорил себе, что побег из лагеря — это все равно очень важный факт, чем бы дело ни кончилось. Может быть, Валлау уже перемахнул границу, подумал он. Беллони-то наверное… Видимо, у него тут куча друзей. Какую же я совершил ошибку? Отчего я застрял здесь? Улицы на окраине еще пусты. Но за театром уже чувствуется жизнь, словно день занимается в центре города. Когда Георг вошел в закусочную, услышал запах кофе и супов, увидел под стеклом хлеб и тарелки с кушаньями, он от голода и жажды забыл и страх и надежду. Он разменял у кассирши марку из денег Беллони. Как мучительно медленно приближался бутерброд к отверстию автомата! И как трудно было ждать, пока чашка под тоненькой ниточкой кофе наконец наполнится!

В закусочной было довольно много народу. Два молодых парня в фуражках газового общества отнесли свои чашки и тарелки на один из столов, к которому были прислонены их сумки с инструментами. Они ели и болтали, но вдруг один умолк на полуслове. Он не заметил, что его спутник с удивлением смотрит на него и оборачивается, следуя за его взглядом.

Тем временем Георг насытился. Он вышел из закусочной, не глядя ни вправо, ни влево. При этом он слегка задел того самого парня, который при виде его вздрогнул.

— Ты что, знаешь его? — спросил товарищ.

— Фриц, — сказал первый, — ты тоже его знаешь. Знал раньше.

Товарищ посмотрел с сомнением.

— Так ведь это же Георг, — продолжал первый громко, не в силах сдержаться. — Да, Гейслер, беглец.

Тогда другой сказал с полуулыбкой, покосившись на приятеля:

— А ведь ты мог бы на этом заработать.

— Мог бы? А ты мог бы?

Вдруг они посмотрели друг другу в глаза тем странным взглядом, какой бывает у глухонемых или у очень умных животных, у всех созданий, чей разум на всю жизнь заперт в тюрьму и не может выражать себя посредством слов. Тогда в глазах второго что-то вспыхнуло, что-то развязало ему язык.

— Нет, — сказал он, — и я бы не мог. — Они собрали свои инструменты. Когда-то они были добрыми друзьями, затем наступили годы, когда ни о чем серьезном нельзя было говорить из страха выдать себя, если друг изменился. Теперь выяснилось, что оба они остались прежними. Из буфета они снова вышли друзьями.

Хотя Элли и была отпущена, полиция неусыпно следила за ней день и ночь, надеясь через нее напасть на след ее бывшего мужа, если он в городе и попытается связаться с прежней семьей. И вчера вечером, в кино, с нее ни на минуту не спускали глаз. Всю ночь подъезд ее дома был под наблюдением. Сетка, накинутая на ее хорошенькую головку, не могла быть плотнее. Но, как говорится, даже самая плотная сеть состоит из дырок. Было замечено, что Элли в антракте болтала с незнакомым парнем, сидевшим рядом с ней, а по пути домой, да и в самом кино, раскланивалась с десятком знакомых, причем один из них поджидал ее у выхода и проводил домой. Оказалось, вполне безобидный парень, сын трактирщика.

Марнеты очень удивились, когда Франц рано утром предложил перед работой доставить кузину, тетку и яблоки на рынок. За последнее время он не баловал их вниманием.

Когда они сошли вниз, Франц уже был занят укладкой.

— Успеется, напейся спокойно кофе, — сказала Августа. Когда наконец повозка загромыхала под гору, в небе еще сияли месяц и звезды.

Лежа в своей каморке, где крепко пахло яблоками, хотя яблоки были с вечера упакованы, Франц всю ночь ломал голову над вопросом: будь я на месте Георга, если он действительно здесь, к кому бы я обратился? И подобно тому как полиция на основе всех своих актов, картотек и протоколов и всех своих сведений о прежней жизни беглеца набрасывала на город все более частую сеть, точно так же и Франц плел свою сеть, становившуюся с часу на час все гуще, по мере того как в его памяти возникали один за другим все те, кто, насколько ему было известно, имел когда-либо связь с Георгом. Среди них были и такие, от которых не осталось следов ни в официальных документах, ни в формулярах. Ему нужны были другого рода знания, чтобы всех их поднять в своей памяти. Конечно, были среди них и такие, которые фигурировали в материалах полиции. Только бы он не пошел к Бранду, думал Франц. Говорят, Бранд работал здесь четыре года назад. И не к Шумахеру. Шумахер даже донести может. Тогда к кому же? К толстой кассирше, с которой Георг сидел когда-то на скамеечке, после разрыва с Элли? К учителю Штегрейфу, у которого он иногда бывал? К маленькому Редеру? Георг был к нему так привязан, это был его товарищ по школе и по футболу. К одному из братьев Георга? Ненадежные парни, да и, кроме того, за ними, наверно, следят.

Марнеты торговали нерегулярно на одном из рынков Гехста; лишь весной, когда можно было найти только парниковые овощи, они вывозили свои первые овощи с грядок во Франкфурт на большой крытый рынок да осенью — лучшие сорта яблок. Они были настолько состоятельны, что могли не продавать по мелочам, и придерживались правила — сначала себе, потом людям. Если иной год не хватало наличных, один из сыновей всегда мог подработать на фабрике.

Здоровенная Августа помогла Францу разгрузить яблоки. Фрау Марнет аккуратно разложила товар. Держа в одной руке ножичек, а в другой разрезанное на пробу яблоко, она ждала своего главного покупателя.